— Что я забыла?! — громко спросила Тиамат.
Я раскрыл ладонь. Она замерла, глядя на руку, сначала не понимая, а мгновением позже решая, взять или не взять. Сполохи уходящей в сторону грозы освещали мою склонённую над машиной фигуру. Небо, нежданно сменив гнев на милость, сыпало легкой водяной пылью, которая принесла с собой холод наступающей осени.
— Ради бога, простите меня, пожалуйста. Я не хотел вас обидеть, сам не пойму, что на меня нашло, весь день наперекосяк вышел, — скороговоркой заговорил я.
— Пачка промокла, всё равно выброшу, не стоило бегать под дождём. — Глаза улыбнулись, словно оттаяли колкие льдинки, заставив меня порывисто вздохнуть.
— Я должен был перед вами извиниться. Сразу не остановил, а пока искал предлог, вы уже убежали. Простите.
— Тяжёлый день?
— Да, очень тяжёлый, — поспешил согласиться я. — Из тех, когда все вокруг рушится как карточный домик, не успеваешь головой вертеть.
— Да, понимаю, — перебила она, убирая с высокого лба выбившийся из испорченной прически локон, и опустила глаза. Бесполезно — скользнувшая по её лицу тень пережитой беды не укрылась от моих глаз. — Наверное, в жизни каждого рано или поздно случаются подобные дни. Особенно, если человек поспешил поверить в счастье. Стоит только подумать, что вот теперь точно всё будет хорошо, как случается нечто настолько непредвиденное и страшное, что даже не знаешь, как реагировать. И… да, вы совершенно правы насчет карточного домика.
— Именно так, — признался я. — Надеюсь, вы не будете на меня сердиться. Я не хотел говорить вам те обидные слова. Надеялся за ваши деньги спасти лабораторию.
— Какую лабораторию? Вы учёный? — Я рассеянно кивнул. — Я, когда вас увидела, так и подумала. Значит, НИИ решил прикрыть лавочку?
— Институт давно прикрыл. Понимаете, моя лаборатория существовала на деньги частного агентства, совладельцем которого я был до сегодняшнего дня, но мой партнёр по бизнесу сбежал, начисто обобрав фирму. Я был в отпуске за границей и узнал об этом только сегодня, по возвращении.
— И вы решили поправить дела столь странным образом? — в голосе вдруг прозвучали прежние язвительные нотки.
— Не то чтобы решил. Не знал, что делать, вот и схватился за первое, что попалось. Ваше объявление. Подумал, что этих денег может хватить, чтобы систематизировать исследования и, возможно, найти новых спонсоров. Глупость, конечно…
— А можно узнать, о каких исследованиях речь? — неожиданно резко прервала мои излияния Тиамат.
— Гибернация. — Она подняла на меня вопросительный взгляд. — Проще говоря, мы пытались изменить ДНК лабораторной крысы таким образом, чтобы, оказавшись в безвоздушном пространстве и подвергшись воздействию низких космических температур, тело животного потом могло быть разморожено и оживлено с полным сохранением жизнеспособности организма.
— И что, был результат?
— Был, не полный, конечно, но кое-чего мы добились. По крайней мере, один лабораторный крыс перенес испытание благополучно, — пауза, я не знал, как продолжить, она не хотела тревожить установившееся молчание.
— Думаю, мне тоже следует попросить у вас прощения, — задумавшись на минуту, сказала Тиамат. — Вы правы, объявление дурацкое. Маша сказала то же самое, вы будто сговорились с ней, — она подняла голову, в глазах застыл вопрос. Маша, неприятно рифмующаяся с Пашей, заставила меня насторожиться. — И про банк спермы говорила, ведь совершенно неважно, кто послужит донором.
— То есть как это, неважно? — искренне удивился я, уже собравшись спросить: а зачем, собственно, с её положением и внешностью вообще понадобился донор, но мелькнувшая минутой ранее по лицу Тиамат тень глубокой печали заставила меня промолчать.
— Настоящим отцом ребёнка всё равно будет другой человек. Наверное, вам будет трудно это понять, но дело в том, что Маша уникальная женщина.
Стоило Тиамат помянуть о загадочной Маше, лицо её засветилось таким безграничным доверием, что меня пробрал озноб. Или это от дождя?
— Я не понимаю роль Маши во всей этой истории, но, простите меня ещё раз, мне кажется, что дети должны появляться на свет от любви, а не из пробирки.
— Вот именно, и я не хочу без любви, — согласно закивала она. — И одна оставаться не хочу, но что поделаешь, если единственный человек, которого я любила, мой муж — погиб.