5
Хотелось курить, но пачка давно размокла и бежать за сигаретами не было сил. Как и уходить обратно, несмотря на промозглый ветер, выдувающий слёзы из глаз — точно морозы ударили. Я стоял на крыльце, вглядываясь в тёмный перекресток, где растаяли красные огоньки седана; потом перевел взгляд на луну, мою не то соперницу, не то сообщницу в недавней беседе. Холодное темное небо было затянуто серо-оранжевым заревом, аргоновый свет столицы давно выжег звезды, все до единой, даже Венеру и Сириус, что виделись совсем недавно с борта яхты. И вместе с тем, когда-то давно, когда я, указуя то на Регул, то на Капеллу, рассказывал, что помнил с уроков астрономии, вплетая в нить повествования памятные легенды о богах и героях. Мимо пролетала звездочка станции «Мир», о ней я тоже что-то рассказывал. Тогда еще огни автострад были неоновыми, тогда еще, ложась спать, я слышал, как внизу последние водители закрывают гаражи, расходясь по домам, негромко переговариваясь друг с другом то о лопнувшей покрышке, то о вечных поисках бензина. Тогда еще видны были звезды, мерцавшие, манившие в неведомые дали и времена. Я часто подолгу стоял на балконе, вглядываясь в небеса — покуда аргон не ослепил небо, превратив ночной пейзаж в океанические скульптуры Соляриса, вечно движущиеся без идеи, без цели, без смысла. Остались лишь сменяющие друг друга фигуры, вроде бы человеческие обликом, однако пустые внутри.
Или это была звездочка МКС, что быстро пролетала на юге? О ней я некогда рассказывал совсем другой девочке. Я вздрогнул, воровато обернувшись, будто некто незримый подслушивал мои мысли. Лицо — как ни старался, я не мог вспомнить её лица. Точно вечно движущийся океан Соляриса стёр и его, оставив мне тщету воспоминаний о том, что вроде бы было и не было.
Осталась одна луна и безликое серо-оранжевое сияние на весь небосвод, ослепший, оглохший, все запамятовавший.
Ветер швырнул в лицо сухой лист, он запутался в волосах. Бережно, словно младенца, я снял его с макушки и положил в карман. Только затем, обернувшись, почувствовал усталость, голод, озноб, и куда больше — глухую тоску, заплнившую меня с отъездом единственной собеседницы. Куда она сейчас отправилась? Прочь от меня бежать и забыть как дурной сон все мной сказанное, а еще пуще, недоговоренное? Или…
Что именно «или» я не имел ни малейшего представления. Съежившись, повернулся к двери и темным коридором, в конце которого виделся тусклый флуоресцентный свет, слегка пошатываясь, двинулся в лабораторию. Несмотря на голод, усталость взяла своё, есть я не стал, кое-как умылся и свалился на диван, ища жёсткое шерстяное одеяло. Оно все не находилось, пальцы царапнуло что-то колючее, мне показалось, что это Примус выбрался из клетки и, покусывая пальцы, требует усиленного питания, напирая на то, что он ветеран и перенес ледяной сон.
Из которого меня вырвал телефонный звонок. Номера я не узнал, но, едва включив связь, еще в те мгновения, когда она устанавливалась, догадался, откуда пришли волны. Я замерз и не успел согреться за те мгновения, что находился меж сном и явью. И только сейчас меня обдало позабытым теплом.
— Простите, Антон, я вас не отвлекаю? Я только добралась и… знаете, я… — каждое слово давалось ей с большим трудом, хотя и это тоже ощущалось в голосе, решение вызревало на ходу, пока красные огоньки седана еще выезжали с бульвара, еще петляли по узким улочкам центра и пробирались на вылетную магистраль, разгоняя машину до предельных скоростей. И до тех же пределов увеличивая потоки электромагнитных зарядов, посылаемых синапсами друг другу, будто каждый проглоченный «Инфинити» километр заставлял их взаимодействовать все решительней, побуждая к принятию решения.
Верно, стены лаборатории так дают о себе знать, что даже краткий сон понуждает размышлять в научных терминах.
— Я вас внимательно слушаю, — чуть не прибавил: «Тиамат».
— Да, простите. Я всю дорогу размышляла, — снова пауза, она, вроде бы решившись, внезапно растеряла слова. — Я насчет предложения хотела спросить, того, на которое вы откликнулись.
Я не сразу понял. Помолчал немного, за это время ее пальцы выбили судорожную дробь о крышку стола. Потом осознал, нервно дернулся.