Я осторожно перебирал в руке Катины пальцы. Она не противилась, но и не отвечала. Пламя свечи размытыми бликами отражалось на её лице. Понимала ли она, что в моём воспалённом сознании медленно превращается в ту, что промелькнула порывом самума пред ней, выскакивая из кабинета, чувствовала ли? — если и нет, мое лицо, разгоряченное алкоголем, говорило само за себя. И всматриваясь в него, угасающий огонь видел чужое отражение и корчился внутренней болью.
— Катюш, распусти волосы, — она вздрогнула, закинула руки за голову и мимолетно, мимодумно откинулась на стуле. Я залпом осушил до дна очередной бокал, а когда вновь посмотрел в её сторону, напротив меня сидела Тиамат. Тонкое лицо в обрамлении своенравных кудряшек, маленькая девочка, заплутавшая в пространстве-времени, и только в глазах немой вопрос: зачем ты меня вызвал?
— Я ребят на завтра к полудню позвала, всю лабораторию, — прервала затянувшуюся паузу Катерина, внезапно больно сжав мои пальцы, так что я невольно их выпустил.
— Спасибо, — Тиамат, желанная, страстная, трепещущая, вдруг исчезла, пронзив меня напоследок осуждающим взглядом. — Я об этом и думать забыл, они зарплату ждут, да и объяснений, что будет дальше. Ох, если бы я знал. Хорошо хоть машину продал. Слушай, а хочешь, я расплачусь с тобой прямо сейчас, потом в ведомости распишешься.
В следующий момент я онемел, наблюдая силуэт её фигуры у тёмного окна. Она стояла спиной, не поворачиваясь и не говоря ни слова. Я поднялся, ноги вдруг оказались ватными, но до Кати необходимо было дойти. Слишком трудно в полной тишине переживать её обиду. Я обнял её, подбородком прижал ароматные кудряшки к своей груди и прошептал:
— Прости меня, болвана.
— Прощаю, — тяжело выдохнула она.
— Как всегда?
— Как всегда, — я ощутил, как от этих двух простых, но столь многое объясняющих слов она подобралась. Сердце сжалось необъяснимой нежностью к влюблённой в меня женщине. Она тёплая, мягкая, послушная и такая ранимая, столько времени ожидающая, что ж я так долго её мучаю? Голова пошла кругом. Я потянулся губами к розовеющей в серо-оранжевом сумраке щёчке. Едва ощутив прикосновение, Катя дёрнулась и отпрянула, бессильно упала на стул, взяла сигарету из моей пачки. Пламя свечи взметнулось и опало, по стенам забегали суматошные тени.
— Я не могу… так, — выпустив сизое облачко дыма, отчеканила Катя мёрзлой пустоте. — Не могу, прости, я пойду, Антон. Пойду. Ты справишься?
Я примёрз к подоконнику, встретившись с вопрошающим взглядом Кати готовой принести в жертву все свои чувства, лишь бы только мне спокойней было.
— Всё хорошо, Катюша.
Она, будто проникнув в мой фантазийный бред, одним движением сколола волосы и перестала быть похожей на Тиамат. Затянулась несколько раз подряд, закашлялась, бросила зажжённую сигарету в пепельницу, точно все свои надежды вместе с ней пыталась выбросить, и поднялась. В глаза брызнул яркий свет, мы оба устали прятаться от иллюзий. Катя как всегда среагировала первой, принялась убирать со стола:
— Не надо, я сам, — взмолился было я.
— Ты? Да ты всё на столе до утра оставишь. Так хоть позавтракать будет что. Холодильник включил?
Я кивнул. Вмиг оборачиваясь моим секретарём, точным и уверенным в каждой мелочи, она продолжила движение между залом и кухней до тех самых пор, пока стол не остался девственно чистым, будто торопилась разделаться поскорее со своей многолетней тоской. Бежать, куда глаза глядят, лишь бы не видеть, не слышать, не понимать.