— Папочка. Пожалуйста. Разреши убить его… Он раздражает!
Значит, моя догадка оказалась верной. Я лежу на коленях у спасённой девушки. Она сменила свои грязные тряпки на роскошное платье, сотканное из травинок и стебельков, а её волосы поменяли цвет с чёрного на зелёный.
Так. Стоп. Как она меня только что назвала? Папочкой? С каких это пор спасение из беды делает меня опекуном пострадавшей?
Нет. Я не о том сейчас думаю. Надо уже до конца разобраться в ситуации и понять, что такого натворил гном.
— Прости, но можешь всё же рассказать? Чем тебя так разозлил Гимн?
— Глупый коротышка бесстыдно пялился на меня.
— А? Тебя разозлил его взгляд? И всё?
— Ты чего? Нет… В коконе вся одежда растворилась, и после вылупления я оказалась абсолютно голая. Представь! Я открываю глаза и вижу озабоченное лицо гнома! Таращился на меня и не собирался отворачиваться! Столь пристальный взгляд меня, если честно, даже напугал.
Так вон оно что случилось. Да, как-то неприятно получилось. Думаю, стоит сгладить ситуацию либо вовсе сменить тему разговора.
— Объясни, а почему ты назвала меня папой?
— Раньше я существовала как глухой отголосок матери земли. Но после того, как меня посадили в твою плоть, всё изменилось. Ты дал мне имя и вырастил, вскормив собственной кровью. Ты больше, чем отец. Ты дал мне толчок к развитию.
Имя? Когда это я успел дать ей имя⁈ М-да. Ну и как мне теперь узнать его? Напрямую ведь не спросишь.
— Кстати, а какая интерпретация твоего имени тебе больше нравится?
— Я хочу, чтоб ты называл меня полным именем! Но если всё же придётся сокращать, то Ферра звучит приятненько.
— Ферра, позволь мне подняться, а то голова уже разболелась от столь долгого массажа.
— Ой. Прости, пап…
Девушка отдёрнула свои ладони, и я наконец почувствовал свободу. Поднявшись рывком, я сел, развернулся полубоком и состроил суровое лицо.
— Так. Ферра… Мне надо пойти поговорить с Аймоном, но за время моего отсутствия попытайся помириться с Гимном. Да, он виноват, но, думаю, стоит его простить хотя бы за то, что у него в инвентаре есть запас вкуснейшего сыра.
— Сыр? Сомневаюсь, что может быть вкусным прокисшее да засохшее молоко коровы. По мне, так лучше утолить голод горячей человеческой кровью.
— Может, сыр с виду выглядит непривлекательно, но стоит откусить маленький кусочек, как тут же ты изменишь своё мнение. Твой язык начнёт ликовать от наслаждения. Каждый раз, смыкая зубы и разжёвывая деликатес, ты будешь чувствовать восторг, по ощущениям сравнимый с экстазом, а рот будет наполняться слюной так быстро, что они потекут по подбородку, если не успеешь проглотить угощение.
— Хм. Ладно, уговорил… Бородатый, расчехляй инвентарь! Я хочу попробовать сыр!
Щёки гнома округлились, и из-под его рыжей бороды проглянула добрая улыбка.
— Хах… Как раз для таких случаев у меня припрятаны особые угощения.
Приятно видеть, что гном не держит на Ферру обиду, несмотря на все те унижения, которые ему пришлось вытерпеть. Думаю, если оставлю их наедине, ничего плохого не произойдёт.
Я встал, немного прошёлся и остановился у сидевшего возле костра альва. Тот всё также безучастно смотрел на очертания огня и поглаживал хрустящую яблоком фею.
— Аймон, я подсяду?
— Да, прошу.
Мне не хотелось, чтобы наш разговор услышали, поэтому после того, как сел, я ещё и придвинулся к нему.
— Слушай, Аймон. Ты ведь не слепой? Твои глаза ведь что-то да видят?
— Цветные очертания. Размытые пятна, словно открыл глаза в мутной воде.
— Я вот тоже сейчас собираюсь отказаться от возможности видеть и чувствовать. Снова стану малюсенькой и беспомощной драгоценностью до момента, пока не найдётся новое тело.
— Вроде понимаю, к чему ты клонишь. Но, чтобы не плодить недопониманий, попрошу тебя выложить свой план.
— Всё дело в богине эльфов, что играет мной, как куклой на верёвочках. Вначале посадила в моё тело древесные отростки и наказала о них заботиться. А потом отправила на поиски гримуара с целью вернуть его обратно в храм. Кстати, этот гримуар как раз находится в поселении орков, куда изначально мы и направлялись.
— Храм? Тот храм, что стоит по центру деревни Сканерг?
— Да. Я обязан найти гримуар и вернуть в тот самый храм.
Плечи альва опустились, а губы задрожали.