Так и есть: когда хорошо, время тает, будто мороженое на солнцепёке — счастья и не заметишь! Но стоит случится беде, навалиться скуке — и всё! Секунды превращаются в дни.
Зря Эйприл рассказывает, что времени не бывает! Время есть, и оно хитрее, чем человек. Время не обмануть, не удалось это даже Фиесту.
Поневоле вспомнишь слова сумасбродной девчонки из сна: «В мире всё устроено так, чтобы приносить максимум боли».
— Эйприл, ведь ты не уйдёшь?
— Кир, не бывает монеты с одной стороной. В радости спрятано горе, в жизни — смерть, а расставание — во встрече.
— Но ведь можно остаться вдвоём навсегда!
— Нет. Время заберёт у тебя любимого. Ты будешь вдвоём, но не с тем человеком. И сам уже будешь другой.
— Ты говорила, что времени нет!
— Его нет только для тех, кто это знает.
— А если знаешь, то можно быть вместе всегда?
Эйприл улыбнулась.
— Если знаешь, то можно...
Они замолчали, болтать больше было не нужно.
Кем бы ты ни был, о чем бы ни размышлял — в конце, когда растворятся иллюзии, ложь, неприятие правды, останется только молчание и дождь.
Эйприл смотрела в глубины себя.
Тьма и пустота.
Раньше, она волновалась по этому поводу. Но теперь понимала: так устроены все.
Даже если у тебя были родители, был прототип — и ты, и они, созданы из пустоты Тьмой.
Конечно, у других есть воспоминания — и, соответственно, личность. Но какой от этого толк? Только лишняя боль!
К вечеру дождь утих, и Эйприл сказала:
— Прости, но мне нужно уйти.
— Насовсем? — голос Кирилла дрожал.
Эйприл улыбнулась.
— Нет, что ты! Нет... К утру я вернусь.
— Но что тебе делать... там...
За стенами Логова была непроглядная тьма.
— Нужно кое с кем встретиться.
— Но ведь мы здесь вдвоём.
— Я всё тебе расскажу. Потом, — она сняла фиолетовую куртку с гвоздя и вышла на крышу.
Эйприл сидела на крыше реактора. Над ней билась и завывала Тьма. Но девушка её даже не слышала. Она всматривалась в глубины себя.
Давно пожухла трава, пожелтела листва на огромных дубах. Апрель подходил к концу.
Её время было уже на исходе, но она по-прежнему не знала ничего о себе. Тут, в этом игрушечном мире, ходила лишь оболочка. А Эйприл любой ценой нужно было встретиться с настоящей собой.
Эйприл смотрела вовнутрь и видела танец.
Свой бесконечный танец.
Созидание, Движение, Игра — вот в чём была её суть.
Она не могла оставаться всего лишь возможностью и проявилась.
Первое слово...
Остывшая плазма породила протоны, излучение сменила материя, всё заполнил гелий и водород.
Первый звук...
Её музыка зажгла звёзды, и она закружилась во тьме хороводом галактик.
Первый шаг...
Материя вновь усложнилась — научилась движению и воспроизводству. Прионы и вирусы, одноклеточные и грибы, растения и животные.
Первый взгляд...
Она увидела себя, отразившись в человеческом мозге. Залюбовалась собственным совершенством. И решила — пора.
Пора выходить, вывернув мир наизнанку.
Первое прикосновение...
Люди стали орудием её дальнейшего усложнения. Они создали ИИ, построили Станцию. И ушли, передав эстафетную палочку Маяку — он куда лучше них отражал и менял мир.
Ночь. "Корабль"
Мэйби придумала себе очередную забаву: жечь пожухлые осенние листья, благо погода стоит сухая и солнечная — редкость для побережья. Теплу я рад, ведь единственную куртку мы носим по очереди, а раздавать одежду Маяк и не думает. Похоже, ему больше нравится отбирать.
— Смотри, как пылают! — Мэйби выглядит очень счастливой. — Будто порох! И так же дымят!
— Можно подумать, ты жгла когда-нибудь порох!
— Зануда!
Я кидаю в девчонку охапку листвы. Она пытается притвориться разгневанной, но быстро сдаётся и просто хохочет. Смех тает в особой, пронзительной тишине, какая бывает лишь погожими осенними днями. А вокруг носится Облако...
Я забыл про взлом Маяка, про глупые попытки исправить судьбу, и про то, что существует такая штука, как время. Мэйби была права, заботиться стоит только о том, на что можешь влиять. Правда, теперь я уже сомневаюсь, что мы способны сделать хоть что-то, на что нас не запрограммировала реальность. Похоже, мы на самом деле вторичны...
Мэйби недавно сказала: «Ты можешь по-прежнему считать себя единственным в мире субъектом, но для других ты — лишь вещь, одна из мириадов. И знаешь, Кирилл, не могут все ошибаться!»