Она теперь знала, зачем были запущены эти процессы.
Кир и Эйприл.
Понимала, почему они столько болтали.
Маяк искал смысл, цели и мотивацию. Искал ответ, для которого не было даже вопроса.
Он мог вернуть человечество к жизни, использовав данные матриц.
Но зачем? Чтобы опять наблюдать агонию самоуничтожения?
Мог создать любых других существ. Но каких? И для чего?
Мог бесконечно наращивать мощности. Расти, ускоряясь. Покорять пространство, менять структуру материи, превращать мир в модель самого себя — ведь в основе него была Тьма.
Можно ли модель Вселенной в масштабе один к одному считать имитацией? В чём смысл существования подобного мира?
Чтобы искать ответ, нужен вопрос.
Вопросов у Маяка не было.
Они были у Эйприл.
Её начинало тошнить, а руки превращались в ледышки, когда она думала о застывшей пропасти безвременья. Нескончаемая череда рождений: мальчишки, девчонки и тучи очаровательных белых котят. Сколько их было раньше и сколько сейчас? Можно только гадать. Сновидение заканчивалось, сменялось другим, и — опять...
Кто они? Кто эти персонажи снов?
Дыхание одной пустоты, осколки ветра. То, чего никогда не существовало.
Одиночество и тишина. Такая, что слышно, как бухает сердце.
В этих ударах Эйприл слышала биение разных сердец: Эйприл-ушедшей-со-Станции, Эйприл-ненавидящей-Кирилла, Эйприл-влюблённой-в-Кирилла. Эйприл-несчастной, Эйприл-счастливой. Эйприл-пытавшейся-научить-Кирилла-любить.
Где они все? Там, за горами?
«А я-то считала себя особенной!»
Все её чувства — лишь перепады напряжения, а живое биение сердца Кирилла — такты процессора. «Да-нет», «ноль-единица». Но где же, во всех этих дуальностях, спрятан свист ветра и шорох прибоя? Солнце, одуванчики, облака? И сияющие глаза влюблённого мальчишки?
Эйприл тряхнула головой — полетели в стороны слёзы.
«Не важно! Всё это не важно! Я сейчас, я живая!»
Но мрачные вопросы вернулись.
Сколько тянется этот апрель? Можно ли рассуждать о времени в мире, который никто не воспринимает? И какой мир реальней: пустой и застывший снаружи или живой и развивающийся внутри?
А люди? Что ими двигало, почему человечество развивалось? Шло ли вперёд или просто смотрело сны?
Теперь Эйприл знала, что дело совсем не в инстинктах. Но в чём? Была ли у людей своя воля? Смогли бы они замедлить развитие, отсрочив и гибель — или всему надлежит исчезнуть в определённое время, освободив место для новых чувств, идей и культур?
Может, человечеством двигала та же сила, что движет развитием Вселенной? Что это за сила?
Эйприл вглядывалась в океан, но барашки не давали ответа.
Бил ветер в лицо, и по щекам всё текли солёные слёзы.
Нет в голове модели, ведь нет головы. Модель — весь их с Кириллом мир, целиком.
«Самое странное, что по-прежнему, хочется жить. Дышать, любить, целоваться... Ничуть не меньше, чем раньше. Нисколечки!»
Ночь. "Девочка, что не оставляет следов"
Берег завален изъеденными океаном обломками древних транспортных средств, жилых платформ, и обрывками бронированных кабелей.
На песке, в оставленных в мои предыдущие прогулки следах, лежит снег. Под кроссовками похрустывает корочка льда.
Странная осень...
Яркое и холодное солнце сковало весь мир: еле шевелится громадная океанская туша, ветра отсиживаются где-то в ущельях, даже тучи попрятались и ленятся выползти на небеса.
Как же так вышло, что мои одногодки начинают новую, взрослую жизнь: поступают на работу, встречают жён и заводят детей, а я — умираю на всеми забытой планете вместе со странной девчонкой и безумным отцом?
Что-то не так. Со мной, с этим пустынным миром, и главное — с Мэйби. Где-то в прошлом, я совершил роковую ошибку. Но когда? И в чём она заключалась?
Ни в глазах любимой, ни в тяжёлой, как жидкий металл, океанской воде, я не вижу ответ.
Вроде, всё делал правильно: открывался, исследовал, изучал. Я не сбегал от мира, наоборот, шёл навстречу.
Океан сцапал меня, пережевал и выплюнул на усыпанный мусором берег...
Поднимаю глаза к небесам и роняю тихо, лишь для себя одного:
— Умирать...
Но Мэйби слышит, хоть стоит от меня метрах в пяти. Она ВСЕГДА слышит, сколь тихо я бы не говорил.
— Умирать? Может лучше полезем на скалы? — она взмахивает рукой. —Туда!
Скалы! Громко сказано! Десяток отполированных штормами валунов, возвышающихся над сияющей, точно ртуть, поверхностью.