Свет, плещущийся внутри камня, вдруг превращается в Тьму. Я в ужасе убираю Оленя от глаз.
Нет. Вроде бы, показалось...
Радуги отключаются, и вентиляционные решётки пожирают аромат волшебства.
Мы бредём промокшие, жалкие, сквозь вереницу пустых коридоров и гулких машинных залов, ощущая себя одинокими трепетно-живыми созданиями в царстве бесчувственных механизмов.
Добравшись до машины, я откидываюсь на сиденье и сразу же засыпаю...
Ночь. "Фиест: Виноград"
Сейчас присевший на руку Змей кажется грустным. И немножечко злым.
— Смотреть на меня!
Поднимаю глаза.
Обрюзгшее лицо военного дознавателя. На соседнем стуле — перепуганная девчонка.
Ленка, дочь командира крыла.
— Ей четырнадцать, вам — двадцать четыре. Скажите, что может вас связывать?
— Ваши законы!
Да, они связали нас по рукам и ногам!
— Вы не находите это всё омерзительным?
Я не считал омерзительной любовь. А то, что это была не она, понял намного позже, среди руин Диэлли.
Меня отпустили... Змей её пальцем не тронул. Ну, а кормить из своих губ ягодами душистого винограда одуревшую от страсти девчонку — не преступление, даже у идиотов-повстанцев.
Впрочем, на Диэлли законы были другими — тогда, до Маяков. Вместе с моим прилётом, они и вовсе исчезли, обратившись в хаос и смерть.
И если бы я не встретил Катю в первый же день, если бы она не выдала своё: «может быть...», а дознаватель не сказал: «омерзительно»... Если бы я не жался к сестрёнке, дрожащей от ужаса перед отцом, который, пытаясь ворваться, бил по двери топором...
Тогда шестнадцатилетняя Ленка не кричала бы, заливая мне руки горячей кровью...
Смертей было бы меньше.
Хотя, совсем ненамного. Разве поспорит кнопка складного ножа с клавишей открытия бомболюка? А кто-то её непременно нажмёт — если не я, то другой.
Так не всё ли равно!
А Ленка... В любом случае, я её ненавидел — за то, что она вздумала повзрослеть.
Время... Время, вот мой истинный враг!
День 9. "Правда"
«5:19»
Небо без звёзд... Всё же, натащило откуда-то туч.
«Ха! Салат меня преследует даже во сне! И этот дурацкий Изумрудный Олень! Похоже, вчера я излишне расстроился. Разочарованный мозг выдумал, что Олень — это символ обмана. Правда во сне, он выглядел как-то иначе».
Кир достал амулет, повертел.
«Ну да! Этот другой, хоть и очень похож... А чего это Эйприл притихла?»
Кир повернулся на бок.
Девчонка была на месте. Только под одеялом, натянутым на голову.
«Ну даёт! Сделала купол в куполе!»
Сразу же вспомнился сон. От мгновенного озарения и замелькавших следом картин Кир перестал дышать.
«Купола! Небоскрёбы и ветряки... Я сам нарисовал на стене этот город! А после, добавил лицо — серое, словно тень. Лицо отца Мэйби... И красный спорткар — ведь я видел его ещё прошлой ночью! Но с этими волнениями, просто забыл...»
В прозрачном куполе Логова отражались красные заградительные огни.
«Виноград... Сон во сне. Я смотрю сны безумца, убийцы... Если катание на розовых дельфинах с девчонкой на пару можно списать на юношескую озабоченность, то Фиест... „Виноград“, „бомболюк“, „дознаватель“? До сегодняшней ночи, я даже не знал этих слов! — Кир заворочался. — Получается, это не сон? Всё это было, и каждую ночь я действительно окунаюсь в прошлое?»
Эйприл долго валялась, натянув одеяло на голову. Ей снова ни капельки не хотелось вставать. Во-первых, ночью она поняла, ЧТО ей придётся сегодня сказать Кириллу. Во-вторых, угнетало увиденное во сне.
«Этот Фиест... Лицо до жути знакомо. Может, так кажется из-за того, что он похож на Кирилла?»
Она начинала жалеть, что захотела подглядывать... Ну, почти... Ведь, с другой стороны, подглядывать было столь же приятно, как врать.
Кир выбрался из кровати. Оделся.
В голове зазвучал голос Эйприл: «Кир, ты заметил, что тут всё для двоих?»
Он невесело усмехнулся: «Куртка, правда, в одном экземпляре».
— Эйприл, вставай!
«Если я никогда не рождался, а возник в тот же день, что и Эйприл... Не закапывал тело отца и не поднимался на „парус“. Кто тогда разукрасил стену? Маяк? И что означают другие рисунки?»
Кир зажмурил глаза. Перед мысленным взором возник центр картины: одуванчик и ядерный взрыв.
— Эйприл! Вставай, будем завтракать. И — на арку!
Он стянул с её головы одеяло. На него таращились перепуганные глаза.