Идеальной.
Как странно вдруг обнаружить среди грязи и пошлости совершенство.
И остаться.
Люди тенями скользили мимо неё, кто-то кривился — они не видели чуда.
Через пару недель я решился узнать её имя и возраст. Впрочем, всё это не имело значения.
Потом, много месяцев просто смотрел, сидя на тёплых бетонных плитах, сваленных возле недоразделанных тушек танков.
На Катю.
На её непредсказуемые движения — будто ветер носит по улице рыжий осенний листок, на выгоревшую красную футболку, на джинсовые шортики, на кроссовки, на ровные загорелые ноги, на тонкие пальцы, на вздёрнутый конопатый носик, на пирсинг — крошечный камушек в носу, на родинку на подбородке, на сияние огромных зелёных глаз и алый улыбчивый рот.
А когда уставал — поворачивался к облакам, зацепившимся за остатки домов, ржавым остовам кораблей в океане и разбросанным всюду обломкам андроидов.
Но не выдерживал даже минуты и снова смотрел.
Случалось, её забирал отец, а мне оставались только обломки.
Тогда, закрывая глаза, я снова смотрел на неё.
Я видел, как ветер играл её волосами, а она без устали отбирала их у него. Как закусывала губу, а после — тихонько облизывалась. Как маленький розовый язычок прилипал к двум верхним зубам, когда она говорила. Как, если прохожий ей нравился, глаза рисовали полукруг — снизу вверх, вскидывание бровей, улыбка, и лишь затем, взгляду вдогонку, поворот головы. Как она выставляла плечо, пытаясь заслониться от очередного излишне назойливого мужчины...
Обычно в голове не было мыслей, но изредка приходила одна: «До чего повезло мне родиться мужчиной — иначе, некем было бы восхищаться!»
От Кати мне ничего не было нужно, лишь восхищал факт её бытия в этом мерзостном мире.
Может, не столь он и мерзостный, раз порождает подобных существ?
Может, вся эта жестокость оправдана, необходима — чтобы расчистить дорогу таким или более безупречным созданиям?
Впрочем, я и представить не мог что-то полнее и глубже порхающего передо мной совершенства...
Я никогда бы не подошёл, ведь готов был сидеть на затерявшейся во времени улице шесть миллиардов лет. Но девочка оказалась не столь терпеливой.
— Привет! — она обнажила неправильно выросший клык.
Я улыбнулся в ответ — предельно благожелательно, как только умел.
Она испугалась, однако желание пересилило страх. Я её понимал, мне тоже нечего было терять.
— Ты для чего тут сидишь?
— Есть предложения?
— Может быть...
— Дурацкий бордель? — я кивком указал на флаеры.
— Нет, интересней.
— Связанные с тобой?
— Может быть... — она наклонила голову и облизнулась.
— Уверена?
— Ну б**ть, я ж говорю: «может быть...» Ты тупой?
Взглянув на облака — попрощавшись, они больше не были мне интересны, я взял её тёплую грязную руку.
— Жизнь — это танец. Пойдём, покажешь мне свой.
Её лицо осветила улыбка, уже настоящая — она обожала танцы, и я говорил на её языке.
С другой стороны улицы наблюдал тот самый мужчина...
Разумеется, это был не отец, перед смертью он мне в этом признался. Разумеется, она не была ни в чем виновата — это я сбросил бомбу, убившую её мать. Разумеется, это всё не имело значения.
Просто, она стала первой. Подонок, вырезавший сестрёнке глаза, не в счёт.
Дальше, всё поглотил плотный кровавый туман.
День 12. "Змей"
Высоко задирая длинные ноги, чтобы в кроссовки не насыпались прошлогодние семена, Эйприл неслась сквозь колышущееся разнотравье.
Кир, сидя на пригорке, не сводил глаз с хрупкой фигурки, порхавшей, как бабочка, над цветущей землёй. Конечно, он слыхал про гормоны и мог написать их формулы. Но всё равно, процесс, в результате которого, самый неинтересный объект во Вселенной превращается в самый захватывающий, казался ему волшебством.
«Совершенство! — подумал он и содрогнулся от понимания. — Ведь Эйприл, будто Катя из сна — только старше!»
По спине побежал мороз. Залитая солнцем степь показалась враждебной и мрачной.
«Новые выходки бессознательного или...»
Было понятно, что в происходящем есть некая тайна: Эйприл, персонажи снов и он сам, были загадочным образом связаны. Временами казалось: чуть-чуть, и головоломка решиться. Но, смысл опять ускользал...
Кир понял, что Эйприл ему не враг, забирает она лишь иллюзии, только враньё. А если у тебя отобрали иллюзию, разве можно сказать, что ты что-то утратил?