В душе зародились сомнения. Вдруг, Эйприл рассчитывала именно на этот эффект? Вдруг, её вычурно-пышный рассказ был не целью, а средством, дающим возможность услышать, как звучит тишина?
Ночь. "Aeon"
Луна лишь одна. Остальные — её отражения...
Живая ночная тишь, серебристые облака...
В шпионских фильмах самые защищённые системы взламывают за пару минут. В действительности на это могут уйти годы.
Использовав волшебный красный фургончик и сероглазую помощницу, с башкой, набитой секретными корпоративными данными, я управился за полночи. Сама Мэйби, в это время, монтировала видео с залитыми красным светом пустынными коридорами.
— Откуда вся эта инфа?
— Стала бы я строить планы, без своего человека в отделе?
— Своего человека? А ГСН?
— Думаешь, у Президента, и у солдата — одинаковые ВДК? Открою страшную тайну, у каждого личная степень свободы.
— Знаю. Да и ты говорила. Но даже с шестнадцатой модификацией, ты словно под колпаком.
— У моего человека — первая.
— Да ну! Он что, гендиректор?
— Нет. А кто, не твоё дело!
Ладно... По крайней мере, не придётся выдумывать благовидный предлог для похищения отца с ненаглядной работы, сыпать снотворное, фотографировать глаз и брать образец слюны.
Моей истерично-меланхоличной хозяйке не нужен отец. Только я. Но — целиком, с мясом и потрохами...
Идея проникнуть в лаборатории «Aeon» внутри туши популюсёнка, будто бы сдохшего от неизвестной заразы — заняв место выброшенных потрохов, пришла в голову, конечно, не мне.
Моя задача была только в том, чтобы сделать популюсёнка «опасным», «не подчиняющимся», «нуждающимся в исследовании».
Откуда вообще может взяться зараза на изолированной от всего мира ферме? Только приплыть с дерьмом, которое её обитатели уплетают за обе щеки.
Впрочем, щёк у популюсят, как раз-таки, нет. Только обросший мясом кишечный тракт, да половая система — любят они это дело, скотоводам на радость. И, разумеется, уши — чтоб слышать команды.
Даже один заражённый популюсёнок — угроза процветанию Диэлли, ведь он способен заразить остальных. Тогда, безумное стадо сожрёт фермеров и разрушит кормушки. Затем, напоследок полакомившись друг дружкой, издохнет от голода и нервного истощения.
Они милые, только когда есть еда, а слух услаждают особые звуки, воспринимаемые микроскопическим мозгом примерно так: «Мы о тебе заботимся. Лишь о тебе. Ты уникальный и лучший!»
На глупый скот наплевать, наплодится. Но, чем будут лакомиться нежащиеся на солнышке богачи, пока восстановят ферму и завезут расплод?
Всё началось в Куполе Радуг — месте, свободном от наблюдения. ГСН, несмотря на название, не столь уж глобальна. Здесь же, мы должны оказаться в конце, и выехать в город на привычном красном спорткаре. Операция, невозможная для взрослых, непроста и для нас...
С гидропонной фабрикой ферму связывал транспортный трубопровод, ведь на ней разводили ещё и козлов — слизней, копошащихся на измельчённых листьях салата, прекрасных поставщиков белка для создания геноморфов. По этому трубопроводу мы проникли в царство еды и смерти.
Я стою перед тёплой тушей и разглядываю слизняков.
В учебнике биологии встречались рисунки древних козлов — «Vetus capra». Но «старые козлы» выглядели иначе — у них имелась бородка и милые рожки. А мозг был побольше: в процессе мутаций этот вид утратил рассудок.
Мэйби натягивает очки и дыхательную маску.
— Знаешь, Кир, люди не столь уж жестоки. Они пытались создать скот, не ощущающий боль, и пробовали блокировать рецепторы перед забоем! Но оказалось, разумнее спрятать фермы подальше от глаз... Ты первый! Давай, полезай!
Мы придавлены друг к другу так, как никогда не прижмутся самые преданные любовники. Вокруг кровавая тьма — плоть, что менее часа назад жрала, пердела и думала. Или ей так казалось...
По плавучему тоннелю, мы выезжаем за пределы мясной фермы, и я понимаю — картины, что безостановочно вспыхивают перед глазами, будут преследовать меня до конца дней.
Со слухом дела обстоят не лучше. В ушах застряло фырчанье, сопение и чавканье, переходящее в отчаянный визг, заглушаемый звуками электрических пил.
Разве я мог подумать, гуляя под серебряным рукотворным дождём, что в километре от страны нежных цветов и переливистых бабочек, конвейер тащит изрезанные тела в ненасытную пасть упаковщика, а из-под потолка низвергаются кровавые водопады? И мог ли тогда полагать, что спустя пару недель, буду прижиматься к любимой не под тысячей радуг, а внутри мёртвой плоти?