Очередная волна уносит меня в океан…
Вроде бы, так хорошо, среди этого фальшивого праздника. С полной уверенностью можно назвать это счастьем.
Так отчего же, лёжа на вонючих облаках полипены, я ощущаю, как некий бездушный киберхирург, вонзив в плоть сотни чувствительных датчиков, режет грудную клетку электропилой, подбираясь к сердцу?
Глава 29. Отец
Кирилла разбудили солнечные лучи и какое-то чавканье. Будильник он больше не заводил и перестал снимать на ночь одежду — сны и реальность давно поменялись местами.
Эйприл сидела за столом в окружении консервных банок.
— Доброе утро! — она облизнула ложку.
— Привет! Ты уже не больна?
— Здорова, как бык!
— Кто?
— Бык — это древний рогатый популюсёнок.
Кир попытался представить такое животное и не сумел. С воображением у него всегда было плохо. А Эйприл продолжила:
— Как тебе сегодняшний сон? Такой странный!
Мальчишка смутился.
— Мерзкий, скорее…
— Вовсе и нет! Просто странный, — она закрыла глаза, вспоминая. — И интересный.
Кир совсем стушевался и поскорей перевёл разговор.
— Знаешь, когда ты болела, то говорила странные вещи… Про Сопротивление, про проект, и про Облако.
— Не помню… — потупилась девушка.
«А ведь она, совсем не умеет врать! — неожиданно понял Кирилл. Эйприл стала для него, как открытая книга. — Такая наивная!»
— Там хоть консервы остались или всё слопала? А, древний популюсёнок?
— Последняя банка…
— Станция восстановилась. Может, попробуем приготовить завтрак? Вместе!
— Давай! — она так обрадовалась, что Кир снова смутился.
Они сосредоточились и услышали запах блинов.
— Получилось! — от радости Эйприл подпрыгнула. Открыла шкаф и достала тарелки.
— Блины? Не салат? — удивился Кирилл. — А мы и не договаривались…
— Теперь я обожаю блины. И персиковое варенье! — Прикрыла глаза и добавила, с обожанием: «Как ты…», в который раз за утро вогнав в краску Кирилла.
И набросилась на блины.
«Куда оно только влезает?» — удивлённо думал мальчишка, разглядывая хрупкую фигурку.
Пришлось не зевать.
— Ого! Да тут целый лес! — поднявшись на парапет и взглянув вниз Эйприл не сумела сдержать возгласа удивления. — Похоже, теперь наши желания совпали…
«Может и так… — рассеянно думал Кирилл. — Во сне, я был в восторге от Ириды и Купола Радуг».
— Пойдём, что-то тебе покажу.
Они спустились в дубраву. Когда Кир увидел, как Эйприл хохочет, ежесекундно дотрагиваясь до травы, цветов и деревьев, он окончательно понял, что оказался в мечте. Вчера не хватало лишь этой похожей на тёплую снежинку девчонки.
Эйприл обрызгала его, едва увидев ручей. Сбежать Кир не пытался. Он глядел на радуги, вспыхивающие в серебре брызг, вспоминая Мэйби и прогулку по океанскому куполу.
Во сне счастье было недолговечным… А здесь? Возможно ли вообще долговечное счастье? Наверное нет, такова уж его природа…
Башни накачки не выросли ни на метр.
— Думаю, это всё, что осталось от фауны, — Кир щёлкнул по хрустальным ветвям, и паучок заметался.
— А кто будет опылять цветы? — Эйприл обвела рукой пёстрый луг.
— Они ведь не настоящие… Всё тут, не настоящее. Наверное, даже мы…
Эйприл вспомнился лежащий в нейросканере мальчик и заполненный охлаждающим гелем бассейн. Стало тоскливо… Она достала флейту, села на траву и заиграла беззвучную музыку…
— Надеюсь, когда-нибудь я услышу, как ты играешь…
Эйприл прекратила играть и улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках.
— Конечно…
Ей на плечо упал жёлтый дубовый листок.
Кир поднял глаза и нахмурился. Отдельные листья в кронах деревьев уже пожелтели.
— Кир, всё хорошо.
— Но, сейчас ведь апрель!
— Ну конечно…
— Знаешь, Эйприл… Когда приходит осенняя непогода, мать-паучиха плетёт кокон, откладывает в него яйца, а изнутри прогрызает дыру — небольшую, не для себя. А потом, она кормит детей своим телом — добровольно, не сопротивляясь… Она ещё долго остаётся живой… — он заглянул в глаза Эйприл. — Отец рассказал… Никогда не существовавший отец…
— Кир… У всех есть отец, непременно… И дышишь ты только благодаря ему…
На Станцию опускалась ночь, но спать не хотелось. Зачем, если можно было сидеть здесь, в чёрной траве, вдвоём?
Эйприл прекратила играть на неслышимой флейте, взглянула в усыпанный бриллиантами звёзд небосвод и замерла, растворяясь. Забывая о музыке, мальчишке, себе — обо всём во Вселенной.
В лунных лучах она выглядела платиновым изваянием. Звёздочками, но близкими и родными, поблёскивали глаза.
Кириллу казалось, что всё уже было: вечерние облака, Луна над головой, её отражение в воде и тающая в текущем с небес серебре беловолосая девушка.
— Так много тьмы, и так мало света…
— Тем он ценнее. Ведь я для того и играю… Чтоб звёзды зажечь, чтоб не было сплошной темноты…
Но Кир понимал, впереди — беспросветная ночь.
Ничьи дети
Уже не понять, где Облако, где Луна…
— Послушай, сын… Ведь, у тебя нет тут друзей? Придётся нам улететь. Подождать, пока уляжется шум.
Можно подумать, мои отношения хоть когда-то мешали ему сорваться на другую планету, бросив меня в яму со змеями под названием: «новый класс»!
— И Мэйби возьмём. Без неё, я не полечу!
— Кого? — удивляется он. — А, Мэйби… Конечно, возьмём. Она много места не занимает, верно? — почему-то, отец подмигивает и улыбается. Глаза только грустные.
— И куда мы летим?
— На Землю. Помню, тебе там понравилось.
— Куда?! Там ничего нет! Ни людей, ни школ — одна радиация!
— Что до радиации — поздно о ней волноваться. А школу ты, можно сказать, закончил — осталась пара недель. Договорюсь… Всё, детство прошло! Ты взрослый — такой же, как я.
Такой же, как ты? Ну уж нет!
— Сын, я этого ждал десять лет. Теперь, либо пан, либо пропал.
«Пан»? Наверное, это очень удачливый человек, один из любимцев Вселенной. К примеру — Президент Союза, мой одноклассник Бурундук или Фиест.
— Отец, что ты будешь там делать?
— Мне нужен Маяк, — он уточняет: — Одинокий Маяк.
Я догадываюсь, для чего. И молчу.