Звездолёт похож на громадное морское животное. На кита — во всяком случае, как я его себе представляю, выброшенного на раскалённый бетон. Чёрная кожа-обшивка, датчики-глаза и антенны-усы. Хвост улёгся на плиты, и по нему, военные в экзоскелетах-погрузчиках затаскивают контейнеры.
Из трюма появляется командир корабля — брюнетка лет тридцати в звании капитана. Вокруг неё, широко расставляя ноги, будто служит не на космическом корабле, а на морском, бегает совсем молодой лейтенант.
Картина комичная, но мне не до смеха.
Отец долго, будто навеки прощаясь, смотрит на далёкие небоскрёбы. Шумно вздохнув, говорит:
— Пошли.
Мы не успеваем сделать даже пары шагов, как раздаются глухие хлопки и треск. Из ниоткуда, на взлётной площадке возникают штурмовики.
Нуль-транспортировка, без создания червоточин! У Союза, такой технологии нет!
Словно во сне, я вижу, как один из них наводит на меня автомат — между стволом и пластинами брони, в которую закован солдат, проскакивают разряды статического электричества. Время замедляется, всё становится ясным и чётким. Мне даже кажется, что я вижу палец на спусковой скобе.
И медленно, будто в ускоренной съёмке, солдат разлетается на куски. Рука, всё ещё сжимающая автомат, голова и часть туловища, остатки ранца — всё летит в стороны. Кровавая пыль смешивается с дымом.
Время вновь ускоряется.
Штурмовики продолжают прибывать. Хлопки заглушает стрёкот автоматических пулемётов, установленных по периметру взлётного поля, и грохот разрывных пуль. Не успев сделать ни единого выстрела, люди превращаются в фарш.
Новое мясо всё прибывает.
Но зачем? Ошибка? Что же, повстанцы не предполагали, что космодром охраняется? Не знали про пулемёты с системой определения «свой-чужой»?
Абсурд! Конечно, знали! Но, есть такое слово — «война», и этим всё сказано.
Хлопки звучат всё чаще и чаще. Теперь, взлётная площадка больше похожа на скотобойню. В памяти всплывает ферма, электропилы, популюсята. По белым плитам неспешно текут алые ручьи.
Из пустоты проявляется танк. Я вижу, как в стороны расходится волна сжатого воздуха. Вспоминаю, что надо открыть рот — а через мгновение меня ударяет в грудь.
Звенит в голове, уши болят. Я непременно валялся бы на земле, закрыв голову руками, но отец — стоит. Значит, не лягу и я. Если не слушать животные чувства, становится ясно, что ничего нам не угрожает.
Вокруг танка вспыхивают переливчатые защитные поля, но пока они набирают мощность, броню прошивают снаряды электромагнитных пушек. Взрывается боекомплект, башня отлетает, оставляя в небесах дымные следы, вокруг нас шлёпаются осколки.
Да уж! Ничего не угрожает?
Но не лягу я всё равно.
Бой, которого не было, стихает…
Полыхает танк, бьются в конвульсиях искалеченные бойцы. Кто-то бьётся о бетон головой, кто-то, безногий, ползёт на руках к одному ему ведомой цели.
Хорошо, что я ничего не слышу.
Жаль, что вижу. Есть благостная человеческая способность — чуть что, шлёпаться в обморок. Но — нельзя, я не девчонка. Рядом отец, считающий меня взрослым, равным себе.
Может быть, я привыкну — ко всему привыкаешь. Может быть, буду спокойно давить на курок.
А может, буду метаться в кровати, видя во сне падающие друг на друга ошмётки.
Время покажет. Сейчас мне всё равно, я — как андроид, словно автомат…
Над городом поднимается дым. Рассыпается, охваченный пламенем, полицейский дирижабль.
Значит, десант выбросили во многих местах. Естественно, если у тебя появилось оружие, которого нет у врага, логично применить его массированно и внезапно.
Как бы там ни было — баланс нарушен. К чему это приведёт — неизвестно, может маятник просто качнётся и вернётся назад.
Я слышу, как отец дёргает меня за руку. Повернувшись, читаю по губам:
— Пошли.
И мы шагаем по крови к нашему кораблю…
— Ты чего?
— Я не хочу!
— Что случилось?
— Слушай, мы ведь друзья, а ты непрерывно ко мне пристаёшь!
Друзья? Только Мэйби очутилась на корабле, как её подменили. Целыми днями сидит на кровати, словно робот, утративший управляющий радиосигнал и перешедший в режим энергосбережения.
— Не приставал бы, если бы ты…
— Нет!!!
Смотрит она совсем не по-дружески. Но всё-таки, я беру её за руку.
— Ты чего?
— Пойдём, погуляем.
— Нет! Не хочу! Только пустышки нуждаются в развлечениях. Чем ты скучнее — тем отчаяннее ищешь способ избавиться от тоски.
Вторые сутки полёта девчонка не желает выходить из каюты.
— По-твоему, самые интересные и весёлые люди — дни напролёт в стенку втыкают, не шевелясь?
— Именно так!
До столь высоких идей, я пока не дорос…
— Ну и сиди тут, обнимай коленки. А я — пошёл!
— Ага, — она утыкается носом в планшет.
Пожав плечами, выхожу в залитый холодным светом коридор. Поблёскивает потолок, и слегка шумит вентиляция. Мрачновато, но было бы странно обнаружить на военном транспорте домашний уют…
Что дальше? Я хотел повеселится с Мэйби, а не бродить в одиночку по стальным коридорам. Но вернуться в каюту сейчас, было бы глупо, и я шагаю мимо дверей соседних кают.
Коридор поворачивает, но ничего не меняется. Всё те же мрачные стены. А за следующим поворотом, я упираюсь в заблокированную дверь с надписью «Вход только для экипажа».
Ну, красота! Развернувшись — с достоинством, будто так и планировал, шагаю обратно.
А я ещё мечтал быть звездолётчиком! Да тут не выдержать и пару недель! Похоже, астронавт — самая неинтересная профессия, а Вселенная — самое скучное место!
Дойдя до дверей каюты, повинуясь внезапному импульсу, вхожу.
Мэйби всё так же, комочком, сидит на кровати. Не поднимая голову, произносит:
— Что, уже нагулялся?
— Нет! — я вновь открываю закрытую секунду назад дверь.
— Да сядь ты уже! Признай — там нечего делать!
Но, я не слушаю.
Спустившись по лестнице, попадаю в грузовой трюм.
Ого! Здоровенный!
Жаль, Мэйби осталась в каюте. Было бы круто бегать тут друг за дружкой, и потом…
— Да заткнись ты уже, пусть старшина расскажет!
— Точно!
— Во-во!
Двигаюсь на голоса. Выглянув из-за контейнера, вижу компанию матросов, рассевшихся на тюках.
— А хотите историю о настоящей любви? — вопрошает бородатый мужик с золотыми полосками на погонах.