«Интересно, где Эйприл? Побежала играть со своими жуками?»
Он вспомнил, как она вытаскивала океана промокших божьих коровок, любовалась, как они сушат крылья, и радостно вскрикивала, когда они взмывали ввысь, превращаясь в чёрные точки.
Станция была как на ладони, и Кир сразу заметил фигурку на Излучателе.
Сердце забилось сильнее. Ноги, сами собой, понесли его к лестнице.
Эйприл болтала ногами, сидя на кубе. Уже пару часов она бродила по Станции, размышляя о стриже, божьих коровках и снах. Мысленные диалоги с Маяком ситуацию не проясняли.
«Наверное, насекомые появились совсем не сегодня, просто мы не заметили. Иначе, чем питался бы стриж?»
Длинным ногтем с кроваво-красным маникюром девушка ковырнула куб. Ноготь сломался. Эйприл пнула куб пяткой и вырастила новый ноготь, более прочный. Провела по чёрной поверхности куба — осталась глубокая царапина с поблёскивающей в ней жидкостью. Через пару секунд «рана» закрылась.
«А эта Мэйби! Бесконечно плюётся, ну прямо верблюд! Да ещё при мальчишке, который ей нравится. Делает вид, что он ей безразличен?.. Странная! И что она в этом находит?»
Эйприл перестала глотать, набирая слюну. Прицелилась в бурые отпечатки ладошек на белом бетоне…
Уже подходя к Излучателю, Кир вспомнил слова: «Нечего за мной всё время таскаться!» Дальше он шёл осторожно, стараясь не привлекать внимания.
Выглянув из-за башни накачки, он увидел Эйприл. Восседая на кубе, она сосредоточенно плевала на землю — внизу образовалась приличная лужа. Котёнок вытянулся рядом, греясь на солнышке.
Кир оторопело стоял за колонной. Это было слишком.
«Значит, „личное пространство“ ей требуется для этого?»
Было как-то противно — всё-таки Станцию Кир считал своей, и на ней всегда был идеальный порядок. Будто плюнули в душу…
«Интересно, все девчонки таким занимаются, когда их не видят? А чем ещё?»
Вспомнилась Мэйби — она тоже так делала…
До ушей донёсся писк, и через миг в шею впился тоненький хоботок. Кир хлопнул по шее, и поднёс ладонь к глазам.
Комар.
По волосам полз очередной жук, а возле уха снова пищало.
На ужин Эйприл «испекла» — достав тарелки из шкафа, кучу печенья в виде забавных кошачьих мордочек.
— Ешь! Синие — «мальчики», розовые — «девочки»! — она подвинула Кириллу тарелку и стакан молока.
— Поправится не боишься?
— Захочу — не получится!
— Слушай, а Облако — мальчик или девочка? В смысле, самец или самка, — смутившись, Кир принялся выколупывать из печенья изюминки-глазки.
Брови Эйприл полезли на лоб, а через миг она разразилась смехом.
— Ну даёшь! Где же ты видел разнополых котят? Потому ведь и Облако, что не девочка и не мальчик! Вырастет — определится. Конечно, если захочет, если понадобится.
Ну да. Теперь, когда Эйприл всё объяснила, Кир понял, какую сморозил глупость… С другой стороны, он никак не мог вспомнить, кем становятся котята, когда вырастают. А спрашивать было глупо… Оставалось надеяться, что не жуткими монстрами.
Эйприл гладила Облако. Пахло озоном. По шёрстке бегали молнии и пушились кисточки на маленьких ушках. Бусинки на усах издавали мелодичный звон, перекрывающий треск разрядов.
Самый обычный, такой привычный котёнок… Кир не мог понять, почему он ничего о котятах толком не знает.
Незнание пугало.
Ущелье
Девушка нагибается, и алые рога исчезают внутри моего живота.
Дёргаюсь и застываю, вперив взгляд в залитую багрянцем футболку.
Она, поправив полосочку шортиков, распрямляет спину. Заметив меня, заливается хохотом.
— Как, малявка, не больно? Живой?
И смотрит прямо в глаза.
Радужка, будто перезрелая подгнившая вишня. Затейливые вензеля на лице. Рога, спроецированные затерявшимся в копне смоляных волос голообручем, в ответ на смену эмоций пульсируют фуксией.
Мэйби красивее, хоть и младше. Своей, другой красотой. Не столь притягательной, не столь чувственной. Не пожирающей, не животной…
— Свалила! — Мэйби даже не пытается скрыть презрение. — А ты, что застыл? Влюбился? — она хватает за руку, и волочёт меня, раскрасневшегося, сквозь корчащихся в танце людей.
Тут она известна, как «Эм».
— Привет «Эм»!
— Как псевдожизнь «Эм»? Нашла своего создателя? Я, своего — ещё нет! Подсобишь?
— А, «Эм». Что, тварь, не скопила на душу? НП, лови кэш!
Отвесные стены ущелья изъедены ранами ниш. В рубиновом свете извиваются чёрные силуэты. Дым костров окрашен пёстрыми лучами прожекторов, костяными ожерельями свисают белёсые гирлянды из сучьев. Флуоресцирующие оленьи морды соседствуют с изображениями тризубов и многоруких женщин.
Фракталы. Исполинские растения, грибы. Глаза, когти, шипы. Фиолетовый, ядовито-зелёный, оранжевый…
Мэйби приветствует каждого. Слегка касается рук и одежды — там, где карманы. Лица появляются, исчезают. Кружится голова, и невыносимо хочется пить.
А ведь они, рогатые татуированные создания, откровенно её боятся! Ненавидят… Но, в то же время, ищут и ждут. Даже не так — вожделеют! Тут она, будто творец, дирижёр невидимого оркестра.
Вой, кваканье, свист. Воздух, густой от ладана, сандала и мирры, режут звуки замысловатых мелодий.
— Потанцуем? — Мэйби будто не замечает моего отчаянного состояния.
— Нет, ты что…
Она злится:
— Ты же со мной танцевал! Там, под платанами!
— Тут всё по-другому. Всё ненастоящее.
Я на грани нервного срыва…
Наконец, Мэйби выбирается из толпы и тащит меня по покрытому жиденьким лесом склону. Вверх, на плато.
Сполохи костра превращают её лицо в угловатую мешанину теней.
Тишина, лишь пение душистого ветра. Искры взлетают вверх, в темноту, и прилипают к чёрному небосводу.
— Что они делают? Они все…
— Ищут потерянную душу.
— А ты?
Она хмыкает.
— Помогаю понять, что искать нечего. Ничего и не пропадало… — её голос столь тих, что теряется в треске костра. До ушей долетают только обрывки фраз: — Ты лишь вещь в мире вещей. Станешь не нужен — выбросят, будто старую мебель… — треск, треск, треск… — В мире всё устроено так, чтобы приносить максимум страданий. — треск… треск…