Высота — метров семь!
Перекатывается, встаёт. Не оглядываясь, уходит.
— Мэйби!
Я спускаюсь по вентиляционным коробам и догоняю девчонку возле самого выхода с крыши. Хочу взять за плечо, но замечаю, что по нему течёт кровь. Не прикасаясь, твержу:
— Мэйби, Мэйби…
Она оборачивается:
— Ну что ты мычишь? Мээ… Мээ… Думаешь, я своё имя не знаю?
— Я сделаю всё, что ты скажешь!
— Всё? Вот так прямо — всё? Это прикольно! — она закусывает губу.
По спине носятся мураши, настолько не вяжется этот томно-игривый тон с её заплаканными глазами, с багровым ручейком, тянущимся от плеча до пальцев, роняющих на крышу тяжёлые капли.
Она берёт мою руку, выпачкав и привязав густой липкой кровью.
— Тогда пошли… Поговорим обо «всём»…
Мы скользим парой белых теней мимо капелек, уже загустевших, уже не заметных на чёрном. Мимо трещин, в том месте, где приземлилась девчонка.
Движемся к краю, с которого только и можно взглянуть в неодолимо манящую бездну…
Глава 5. Олень
«5:12»
Кир лежал, натянув одеяло на голову — ему не хотелось вставать и оказываться в жучьем царстве.
Шли минуты… Не выдержав, Эйприл убрала одеяло.
— Кир… — она нежно погладила его по щеке. — Ты чего?
— Сама там живи!
— Жуков почти нет, они разлетелись по всей степи. Вылезай! Здесь лучше, чем под одеялом. И вместо полезных салатов есть вкусные сладкие блинчики.
Пахло действительно здорово. Пришлось вылезать.
Степь была жёлто-зелёной от одуванчиков. Эйприл не соврала, жуки попадались редко. Воздух гудел от пчелиных крыльев, но это не раздражало.
А чтобы отвлечься, Кир прихватил ноутбук.
— Вот видишь! — девчонка опустилась в траву. — Стало ведь лучше! Веселее, чем на стерильной помойке. Не нужно сопротивляться!
«Стерильная помойка… Странное сочетание слов…»
Кир сидел среди трав, разглядывая волдыри на руке и размышляя о том, что сопротивляться бы очень хотелось. Хотелось бы уничтожить всех этих жуков, чтобы вновь оказаться на «стерильной помойке». Только вот, как? Влезть на куб и орать: «Убирайтесь!»? Вряд ли это поможет…
Из размышлений его вырвал шёпот.
— Кир, погляди! Это он, Изумрудный Олень.
Конечно, олень был вовсе не изумрудным. Самым обычным, коричневым с белыми пятнами — как на рисунке Эйприл. Но всё равно, у Кирилла перехватило дыхание.
— Насколько же он красивый!
— Ага. Но, не спугни.
Облако понюхал воздух и издал громкий рык. В глазах Эйприл что-то мелькнуло. Что-то тёмное.
Олень дёрнул ушами и ускакал.
Закатное солнце окрасило степь.
— Я написала рассказ.
— Что?
— Рассказ… — промямлила Эйприл и покраснела. — Называется: «Небо». Не для жуков, для тебя. Хочешь послушать?
— Хорошо. Придём, и ты прочитаешь.
— Он у меня в голове. Вернее, в памяти Маяка. Надеюсь, понравится. Хотя… — она насупилась, — Не люблю я слова! Они врут, каждый их понимает по-своему. И нет красоты и гармонии… Вот музыка — это действительно круто! — у неё заблестели глаза. — Чистая математика! Красивыми могут быть только формулы!
Кир вспомнил отца и ряды символов в придорожной пыли.
«Чепуха!»
Всё казалось враньём. А истиной были бездонные глаза Эйприл.
Девочка начала говорить, путаясь и краснея… Впрочем, сюжет быстро её захватил, и она перестала смущаться.
Это была история о школе планетарной обороны заштатного мирка. Во вступлении говорилось, что до начала боевых действий оставались считанные месяцы, и пилоты денно и нощно оттачивали мастерство — чтобы, как писала Эйприл, «не погибнуть на первом же вылете». Но в дальнейшем, речь шла лишь об отношениях между курсантами — восемнадцатилетними парнями и девушками.
Эйприл обладала идеальной памятью, но этим даром распорядилась по-своему. К середине рассказа, Кир совершенно запутался в тонкостях раскраски истребителей и фасонах одежды пилотов. Бесконечные любовные многоугольники сводили с ума — причём, в геометрии страстей пол пилотов не имел никакого значения. Много раз Кир краснел, как варёный рак. Успокаивался, решив, что большего придумать уже невозможно, но новый виток истории опять вгонял его в краску.
К счастью, Эйприл смотрела не на мальчишку, а на окрашенные розовым небеса. А он думал о том, как умно поступил, не рассказав Эйприл о собственных чувствах. Теперь, на фоне её рассказа, собственная любовь представлялась ему мелочной и простой, как обычный листочек, вдруг выросший на золотом дереве с изумрудной листвой. А ведь эта любовь была самым прекрасным, что с ним случалось!
Кружилась голова, качалась степь и тошнило. Не то, чтобы творчество Эйприл оставило равнодушным. Наоборот, Кир ощущал себя так, будто в него влепили зарядом из станнера.
Самое ужасное — рассказ и не думал кончаться. Кир сидел, стиснув зубы, стоически ожидая, когда Эйприл перейдёт к описанию боёв. А она, будто только входила во вкус, рассыпаясь подробнейшим описанием музыкальных вечеров в парке школы.
Вдруг повествование оборвалось. Мирок подвергся атаке, пилотов подняли по тревоге и отправили в бой.
«Небо было усеяно точками истребителей…»
Вот только бой не начался.
«Солнце закрыл силуэт планетарного бомбардировщика…» — дредноут атаковал главный мегаполис планеты, не обратив внимания на истребители, но они попали под удар.
«На столицу скатилось море огня. А когда угасли последние сполохи, небо было девственно чистым».
Это была последняя фраза.
— Ну как?
Кир был поражён, чем забита голова невинной девчонки. Видно, и правда — всеведение. Он с опаской разглядывал подружку, будто видел впервые.
— Для чего ты это всё написала?
Эйприл бросила на него гневный взгляд:
— Ты ничего не понял?
— А что я должен понять?
Она тяжко вздохнула, поражаясь непроходимой тупости друга, и принялась объяснять:
— Мы живём в эру чистоты. Кровь и внутренности — только в игрушках, в Ви-Эр! А на что похожа война? Город, а через миг — пустота, будто не существовало никогда миллионов людей. Кварки ведь не увидишь! Значит, рассказы о раненых, стонущих в лужах крови, уже устарели. В них люди не верят. Им кажется, это игрушки. Надо действовать от обратного!