А потом стало поздно…
Олень навострил уши, вздрогнул. И в тот же миг ягуар взлетел ему на спину — точно промелькнула в воздухе золотистая молния.
Острые загнутые когти вонзились в шею. Раскрыв пасть, хищник попытался вонзить зубы в загривок — но промахнулся, и, соскользнув вниз, повис над землёй. Мощные передние лапы крепко, будто любя, обвили тонкую шею. Пятнистое тело, тяжёлым маятником, качалось из стороны в сторону, при каждом шаге оленя.
Не выдержав вес ягуара, шея сломалась, и поверженная жертва рухнула в траву.
Ягуар встал, отдышался. Затем вцепился клыками в олений бок и мотнул головой. На траву, из распоротого брюха, вывалились дымящиеся кольца кишок. Зверь погрузил морду в оленье брюхо и сладостно заурчал.
Кир почувствовал, как к горлу подкатывает ком.
«Гемоглобин, гемоглобин. Да… Он, этот белок, окрашивает в красный цвет питательную жидкость. Да… А насос-сердце, эту жидкость перекачивает. Да… Окислительно-восстановительные реакции… Один биоробот открыл другого. И на траву высыпались детали. Да… Биоробот… Биоробот…»
От горла откатило, и он смог дышать.
«Биоробот… А я? Кто я?»
Кир вспомнил, что на его шее висит Изумрудный Олень, и ощутил, как ускользает из-под ног земля.
Руку крепко сжала маленькая горячая ладошка… Вмиг стало легче. Они стояли вдвоём, и коченея от ужаса, смотрели на кровавую трапезу.
Олень был прекрасен. Хищник не уступал ему грацией и великолепием. Но происходящее… Происходящее выходило за рамки того, что Кир и Эйприл способны были принять.
Из-под чёрных оленьих губ выглядывали зубы — жёлтые, покрытые бурым налётом. Не отрывая взгляда от этих торчащих из розовых дёсен кусочков костей, Кир дотронулся кончиком языка до своих резцов.
Похожи…
«Мы одинаковые».
Что-то щёлкнуло в голове, и восприятие изменилось. Кир был собой и мёртвым оленем одновременно. Он стоял рядом с Эйприл, и, в тоже самое время, лежал с разорванным брюхом в траве — а внутри возился, вырывая куски его плоти, хищник.
Он пошевелил мёртвым языком.
Получилось.
Дотронулся до клыка.
«Клык? Какой ещё клык?»
В тот же миг он стал ягуаром. По морде текла тёплая ароматная кровь, красные капли срывались с усов на траву. Нутро содрогалось от ни с чем не сравнимого наслаждения, и он урчал, будто глупый котёнок — растворяясь, тая в запредельном экстазе.
Исчезновение. Безвременье блаженного забытья…
И вдруг, будто вспышка боли: «Опасность! Рядом враг — люди!»
Кир вновь был собой. Чувствовал тепло солнечных лучей на щеках и горячую ладонь друга.
Окровавленная морда повернулась к ним. Янтарные, ничего не выражающие глаза, перемазанная кровью морда. Ноздри шевелились, бока то раздувались, то опадали.
Шерсть на зверином загривке встала дыбом. Зверь издал жуткий звук, нечто среднее между рыком и шипением, и медленно двинулся вперёд.
Чёрные уши прижаты, хвост дёргается из стороны в сторону. Из пасти тянутся ниточки кровавой слюны.
Вот он уже в пяти метрах…
В двух…
Ягуар остановился. Закрыл глаза, задрал голову, вновь издал тот самый, леденящий душу рык.
Бусинки на усах зазвенели.
«Облако! Это же Облако!»
Зверь посмотрел мальчишке в глаза.
Кир отчаянно сжал руку Эйприл. Он смотрел и смотрел, загипнотизированный первобытной животной силой, в пустую бездну звериных глаз. Ему казалось, что не глаза хищника, а сам инстинкт — неумолимый и не терпящий возражений, придирчиво изучает его разум.
По ноге потекло что-то тёплое.
Эйприл, отпустив руку Кирилла, сделала шаг вперёд, и, сжав перед собой маленькие кулачки, зарычала на зверя. Этот девичий рык был так похож на рык хищника, в нём было столько злобы, дикости и отчаяния, что сердце мальчишки застыло. Тот, первоначальный страх перед зверем, теперь казался ему и не страхом вовсе — а так, лёгкой дымкой настоящего ужаса, который вызывала в нём Эйприл. На миг ему показалось, что он видит распахнувшиеся над хрупкой фигуркой чёрные крылья.
И, что-то изменилось — везде. В мире родилось нечто новое, небывалое.
Утих ветерок. Тёплый весенний воздух подрагивал от напряжения, словно в нём разлилось электричество.
Страх — вот, что это было. Ужас, отвращение, отторжение в чистом виде.
И ОНО приближалось.
Ягуар озирался, не в силах понять, откуда идёт угроза. Потом поджал хвост, выгнул спину, присел.
Куда исчез грозный хищник! Ягуар сжимался, в жалкой попытке стать незаметнее, нервно переминаясь мощными лапами в ширившейся луже. Глаза, вдруг ставшие живыми, вновь встретились со взглядом Кирилла. Теперь в них были мольба и трепет — как у ребёнка, из шалости раскидавшего игрушки и вдруг заметившего в руках отца меч.
«Будто горные массивы, в ином мире, на другой планете. Да… Как горы, — отрешённо думал Кир, разглядывая узоры на звериной радужке, — Узлы, отроги, цепи. Да…»
Слегка зашелестело, будто тёрлись друг об друга пожухлые осенние листья.
Из носа, из ушей, из глаз, а затем — из-под каждой шерстинки на теле животного, потянулись дрожащие белёсые ниточки.
Хлопнуло, так сильно, что заболели уши.
В воздухе повисла мелкая красная взвесь. Через секунду она исчезла, унесённая порывом ветра. И на том месте, где ещё недавно стоял перепуганный ягуар, осталась лишь окрашенная красным трава.
Висевшее в воздухе напряжение исчезло. Над цветущей степью сияло солнце, по небу ползли лёгкие пушистые облачка. Ветер гнул траву, в тёплом воздухе летал пух и мельтешили насекомые.
Но всё уже было не так, как прежде: чуть поодаль, среди колышущихся голубых цветков льна, лежали недоеденные останки. А рядом, у ног Эйприл — текли по травинкам красные капли. И на белых кроссовках, на топе, на шортах — алые точки, будто узоры чужих, таинственных, жутких созвездий.
Эйприл опустила кулаки, повернулась к Кириллу. По щеке, как слеза, ползла красная капелька. Взглянув на его штаны, девочка отвела глаза:
— Встретимся возле обрыва.
И пошла, не оборачиваясь, прямо по кровавой траве. Стебли рисовали на загорелых ногах красные полосы…
Внутри разгоралось отчаяние. Лучше бы Эйприл подколола его, как всегда. Лучше бы расхохоталась… Но, нет. На её лице не было никаких эмоций.
Отчаяние сменилось безысходной тоской.
Эйприл… Раньше он воспринимал её, как девчонку. Но что это на самом деле? Что это — Эйприл?