— Вот и покончите! Кто вам мешает?
— Есть такие, что мешают… — Ханов, казалось, позабыл, что находится в пустыне и сидит за трапезой. Он важно поднялся и произнёс, словно с трибуны: — Если мы хотим полным ходом развивать колхозное и совхозное хлопководство и вообще двигать вперёд экономику, нам ещё придётся схватиться с некоторыми товарищами…
— Кто эти товарищи? — с любопытством прищурился Агаев. — Если не секрет, скажите, а мы послушаем.
Ханову очень хотелось сказать: «Кто же, как не Мухаммед Карлыев?.. Да, был бы я первым секретарём, ты бы наш район не узнал!» Однако он вовремя спохватился и ничего такого вслух не произнёс.
— Есть, есть такие! — неопределённо ответил он. — Придёт время — вы все узнаете, кто. А сейчас отложим деловые разговоры и, пока солнышко припекает, окунёмся ещё разок.
Не долго думая, Ханов опять разделся и полез на дамбу. Агаев последовал его примеру.
— Да, товарищ ревизор, у меня к тебе было важное дело, — вспомнил на ходу Ханов. — Ну да уж теперь не стоит… Заходи завтра ко мне после работы, тогда и поговорим.
Зачем же оставлять на завтра? Скажите сейчас.
— Нет, теперь уж не до того! — махнул рукой Ханов и бросился в воду.
Охотники возвращались домой уже после захода солнца, когда совсем стемнело.
При въезде в город их неожиданно остановил автоинспектор.
— Ты почему затормозил? — очнулся от задумчивости Ханов.
— ГАИ, — объяснил Лысый Ширли.
— Какое там ГАИ, — напыжился Ханов. — Что ему за дело до нас?
Не успел ещё Ширли ответить, как молоденький милиционер просунул голову в кабину.
— Чья машина? — поинтересовался он. — Попрошу путевой лист.
Ни слова не говоря, Ширли показал головой на Ханова. Как только автоинспектор увидел развалившегося в кабине председателя райисполкома, тон у него сразу изменился.
— Ах, это вы, товарищ Ханов! — приветливо сказал он. — Простите, обознался. Проезжайте, пожалуйста. — И, козырнув, тут же растворился в темноте.
Они поехали дальше.
— Кого раньше завезти, товарищ Ханов? — спросил Ширли.
— Сначала их отвезём, — после некоторого раздумья решил Ханов.
Так и сделали. Когда, получив свою долю добычи, Агаев и Чары слезли, Ширли заговорщически улыбнулся и спросил:
— Теперь куда?
— А то сам не знаешь! — проворчал Ханов.
— Не знаю! — весело настаивал Ширли, давая понять, что он во всё посвящён.
— Ну и сукин сын! Прикидывается простаком, а на деле — бестия, — не без восхищения признал Ханов. — А ты откуда пронюхал?
— Товарищ Ханов, я ведь всё вижу, даже если под землёй змея шевелится! — тряхнув бородой, засмеялся механик. — Но молчу. Можете меня не стесняться…
— Ладно, будь по-твоему.
Миновав несколько кварталов, Ширли остановил машину возле нового одноэтажного дома. Ханов вышел из кабины и тихонько постучал в большое окно, затянутое изнутри красной шёлковой занавеской, сквозь которую на тротуар падал слабый свет и доносились звуки дутара. Музыка сразу стихла, по-видимому, там выключили радиоприёмник. Потом за занавеской обозначился силуэт статной женщины и послышался приятный голос:
— Кто там?
Оглядевшись по сторонам, Ханов тихонько ответил:
— Это я, Каландар!
Вернувшись назад, он перетащил через борт один из мешков.
— Вам помочь? — высунулся из кабины Ширли.
— Отгони немного машину и стой там. Это будет твоей помощью! — быстро ответил Ханов и, схватив мешок под мышку, рысцой двинулся к входу в дом.
Когда женщина в длинном до щиколоток полосатом шёлковом халате открыла дверь, Ханов негромко спросил:
— Ты одна, моя Алтын?
В голосе женщины прозвучал упрёк:
— Я ведь всегда одна.
— Почему ты хмуришь брови?
— Поневоле нахмуришь, если ты уже месяц не показываешься… Тебе передали, что я звонила?
— Передали. Потом поговорим.
— У тебя всё откладывается на потом.
— А что я могу поделать?.. Я давно хочу прийти…
— Ну ладно… Что это у тебя?
— Это называется джейраном, моя Алтын! — сказал Ханов и со стуком бросил мешок через порог. — Я поехал… На днях буду.
— Когда? — устремив на него красивые глаза, оттенённые длинными ресницами, спросила она и положила на вспотевшую шею Ханова свои прохладные руки.
— Халат испачкаешь. Я ведь весь в песке. И устал очень..
— Халат не жалко! А что ты в песке, то вон ванна. Зайди и помойся! — Алтыкджемал повисла у Ханова на шее. — Ты думаешь, что дома отдохнёшь лучше, чем здесь? Заходи — и ужин подам, и мягкое одеяло.
— Нет, не сейчас… — вздохнул он и с трудом высвободился из её объятий. — Это я просто завернул по дороге, чтобы отдать тебе твою долю охотничьей добычи.
— Зачем мне без тебя твоя добыча, — сказала, печально глядя ему в глаза, Алтынджемал. — Ты слышишь? Зачем мне твоя добыча?
— Я всё понимаю… — Ханов отступил на тротуар и добавил: — На днях буду…
Уже приближаясь к машине, он услышал полные горечи слова:
— Мне, несчастной, только и остаётся, что ждать…
Возвращение Тойли Мергена в колхоз обрадовало всех, буквально всех. Даже Гайли Кособокий сдвинул на лоб шапку и сипло засмеялся:
— Вот теперь ты по своей дороге пошёл.
Однако он ещё не подозревал, что по этой самой «своей дороге» зять прежде всего доберётся до него. Кособокого Гайли.
Вечером, когда Шасолтан вернулась с бюро райкома, Тойли Мергена пригласили на заседание правления, где утвердили его бригадиром.
Думы о завтрашней работе не давали ему долго заснуть, тем не менее он поднялся, когда ещё не занялась заря.
Акнабат, взволнованная и обрадованная тем, что муж снова будет занят привычным делом, проснулась ещё раньше, приготовила для новоявленного бригадира чай и чурек и поставила перед ним завтрак.
Бригадир, конечно, не председатель, поэтому Тойли Мерген даже не взглянул на свой чёрный костюм и остроносые туфли, в которых щеголял ещё вчера вечером.
— Где гимнастёрка и галифе? — спросил он жену.
— Приготовила, приготовила, — ответила Акнабат и, достав из гардероба одежду, с явным удовольствием подала её мужу.
Тойли Мерген надел свой рабочий костюм, в котором он обычно ездил в пустыню посмотреть овец, и вышел из дома. Посёлок только-только просыпался. Шагая по широкой улице, ведущей к хлопковым полям, он подумал: «Кажется, я сегодня проснулся раньше всех?..» Но он ошибался. Кое-кто и пораньше проснулся, а иные, уже давно занимались своими неотложными делами.
Вот, например, Гайли Кособокий с каких пор возился на своём огороде. Он копал морковь. Надо было торопиться на базар. Завидев зятя, шагавшего в низко нахлобученном тельпеке, он вытер пот со лба, поднял голову и, опершись на лопату, обнажил зубы в улыбке. Тойли Мерген прошёл мимо, не замедляя шага. Гайли не понравилось, что бригадир сделал вид, будто не заметил его. Да и лицо у него было сердитое.
С утра на хлопковых полях удивительно хорошо, Нет этой спирающей дыхание духоты, которую ощущаешь обычно летом. Над бескрайними полями, что уходят за горизонт, пробегает лёгкий ветерок.
В пору председательства Тойли Мерген любил смотреть на хлопковое поле, чуть откинув назад голову. Когда хлопчатник набирал рост и широкие карты сливались одна с другой, они казались зеленоватым морем. А когда коробочки раскрывались, то море ужо было не зелёным, а седым, И тогда не то что отдельные рядки или кусты, Тойли Мерген не мог различить даже делянки.
Но сегодня он почему-то не откидывал голову, не поднимал, как обычно, глаза к небу. Едва приблизившись к полю, он присел у первого же куста хлопчатника, посмотрел, прикинул, каков его рост, посчитал раскрывшиеся и нераскрывшиеся коробочки и проговорил про себя: «Если собрать как положено, то, не сглазить бы, урожай будет что надо!..»