Оставив машину на пустыре возле старой бани, что примостилась с восточной стороны базара, Тойли Мерген вошёл в толпу. Продвигаться в этой толчее было трудно. На счастье, попался знакомый человек и объяснил, где искать Гайли Кособокого. Иначе бы Тойли Мергену нелегко пришлось.
Надвинув на лоб известную всему городу шапку, Гайли торговал в самом конце базара. Он сидел в тени возле табачной палатки и, покуривая, отпускал кому-то морковь, затем протянул сдачу и, конечно, не заметил, что за ним наблюдают.
— Почём морковь? — спросил Тойли Мерген, подойдя вплотную.
— Сегодня морковь почти даром. Даром, — не поднимая головы, ответил Гайли. — Пятьдесят копеек кило!
— А по колхозной цене не отдашь?
— По колхозной цене я бы и сам купил, — усмехнулся Гайли. — Только как бы их палатка не оказалась на замке!
— Если на замке, велим открыть!
— Вели, вели, да погляди, есть ли там что-нибудь!
— Хватит зубоскалить! Смотри в лицо, когда с тобой разговаривают. — И Тойли Мерген приподнял ему шапку.
— А… Тойли… Это ты? — растерялся Кособокий. — Откуда ты взялся? Как это ты бросил свой хлопок и прикатил на базар.
— Приехал покупать морковь.
— Морковь!.. Ха, ха! Говори напрямик, зачем пожаловал…
— И тебе не стыдно? Ну, если бы ты был беспомощным стариком или на жизнь бы тебе не хватало…
— А чего мне стыдиться, я не ворую. Своё продаю. Плоды пота своего продаю. Чужого мне не надо. Свой огород, своя морковь. И государство не против огородов. Наоборот, всячески поддерживает, надо, говорит, больше внимания уделять приусадебным участкам.
— Не о таких, как ты, торгашах, говорит государство.
От слова «торгаш» шея у Гайли налилась кровью.
— Давай, Тойли, выкладывай, с чем пожаловал.
— Изволь. С завтрашнего дня ты должен забыть дорогу на базар.
— Я ничего дурного на этой дороге не видел, так зачем же мне её забывать.
— Кособокий!
— Хоть тысячу раз обзывай меня Кособоким! Но тебе меня выпрямлять! Ты вот восемнадцать лет вставал раньше других и восемнадцать лет ложился спать позже всех, А что ты за это получил? Хорошо тебя отблагодарили? Сам не умел жить, так не мешай мне!
— Я приехал не для того, чтобы слушать твою болтовню! Завтра с рассвета выйдешь на хлопок.
Гайли усмехнулся и покачал головой.
— Приказ или просьба? Как я должен тебя понимать?
— Разве ты способен уважать просьбу? Ведь если по чести, ты должен был сам прийти и спросить, чем, мол, могу помочь. Да от тебя такого не дождёшься!
— Стало быть, приказ?
— Приказ.
— Этот приказ касается только меня?
— Всех.
На сей раз Гайли Кособокий уже откровенно расхохотался.
— Смеяться тут нечего. Я с тобой серьёзно говорю.
— А если серьёзно, то сначала погляди на своих, более близких родственников.
— Кого ты имеешь в виду?
— А то ты не знаешь! — Гайли фыркнул и заговорил, размахивая длинными руками. — Где твой сын? Ты сумел учить своего сына за счёт колхоза, а заставить его работать в колхозе не сумел. Почему он не должен собирать хлопок, а я должен? Он, значит, может жить в городе, не пачкать ручки, потягивать вино и развлекаться, а мы должны вместо него проливать пот? Так, да? Где справедливость?
На крик Гайли Кособокого начал собираться народ.
— Хватит! — сказал Тойли Мерген, и у него невольно сжались кулаки. Но сдержал себя и, не проронив больше ни слова, зашагал прочь.
— Теперь, оказывается, хватит! — гордясь своей победой, бросил вслед бригадиру Гайли. — Нашёл дурака! Заставь сначала работать своего отпрыска, а потом другим угрожай!
Бледный и измученный вышел Тойли Мерген о базара. Видимо, он и в самом деле неверно поступил. Нужно было и правда начинать с собственного сына. И он решил ехать прямо в автопарк к Аману.
Директор сидел в большом, почти пустом кабинете и потягивал чай. Увидев неожиданно появившегося Тойли Мергена, он вскочил и засуетился:
— Салам, Тойли-ага! Заходите, располагайтесь! Вот, посмотрите, какие кресла, я их недавно купил. Никто ещё на них не сидел. Проходите, садитесь. И чай как раз только что заварил!
— Я пришёл не чаи распивать. Где ваш главный инженер?
— Ваш сын? — замялся директор. — Он ведь от нас ушёл, Тойли-ага.
— Ушёл? Что значит ушёл?
Директор заговорил, глядя куда-то в сторону:
— То ли с ребятами не поладил, то ли ещё что, я, как вы понимаете, не хотел его отпускать, но Аман не послушался меня. Ведь я и заявление его долго держал, не подписывая. Но поскольку он настаивал, чуть ли не ногами топал, я был вынужден его освободить.
Хотя Тойли Мерген и не был близко знаком с директором автопарка, он не поверил, что тот сожалеет об уходе Амана, Тем более, что по слухам он знал, директор любил держать возле себя только угодных ему людей.
— Я бы предпочёл прямой разговор, — сказал Тойли Мерген, уставившись в мясистое лицо директора. — С ребятами, говорите, не поладил? А может быть, не с ребятами, а с вами?
Не зная, что сказать, директор беспомощно улыбнулся:
— Ваш сын, Тойли-ага, не слышал от меня ни одного громкого или грубого слова. Он сам был и ханом и султаном. Так что я вины за собой не чувствую. Я очень и очень жалею о его уходе, нелегко будет найти такого главного инженера, как Аман.
— И от его ухода, и даже от вашего, автопарк не развалится.
— По правде говоря, я не ожидал, что для вас это будет неожиданностью.
Тойли Мерген хмуро проговорил:
— Если бы я знал, то не стал бы вас беспокоить своими визитами. Куда же он ушёл?
Хотя в кабинете было прохладно, на лбу у директора выступили капельки пота.
Увидев, что тот мешкает с ответом, Тойли Мерген явно забеспокоился.
— Я, кажется, у вас спрашиваю!
— Вообще-то, краем уха я слышал, будто Аман устроился буфетчиком в новый ресторан, ну, в тот, что открылся на берегу реки.
У Тойли Мергена волосы на голове зашевелились.
— Что? Буфетчиком в ресторан? Не может этого быть!
— Сам-то я, правда, не ходил туда и не видел. Может вовсе не туда он устроился. Точно не знаю, Тойли-ага.
Но Тойли Мерген уже не слышал его последних слов. Он даже не заметил, что вышел из кабинета, не попрощавшись с директором.
Да, от несимпатичного тебе человека убежать можно, но от истины не убежишь…
Увидеть своего сына-инженера, которым в душе гордишься, за буфетной стойкой, среди бутылок с разноцветными этикетками не так-то приятно. Тойли Мерген почувствовал, что ноги ему не подчиняются и он спотыкается на ровном полу.
Аман, не подозревая, что отец давно наблюдает за ним, весьма проворно разливал по стаканам напитки. Он ловко доставал из-под прилавка бутылки с пивом и выстраивал их на подносах. Официанты с заплывшими лицами и официантки с застывшими на губах улыбками, но с утомлённо равнодушным взглядом поторапливали его: «Давай, Аманджан, давай!» А один парень в пёстром костюме, с бледным бескровным лицом и с длинными, падающими на плечи волосами тёрся грудью о буфетную стойку и бормотал:
— Она отвернулась от меня… Говорит, найдёт получше, чем я… Пусть найдёт, посмотрим… Сын переводчика Хайдара не останется на этом свете холостым…
Аман спросил у него:
— Ты мне что-то хочешь сказать?
— Хочу и говорю: «Налей!» — Парень отшатнулся от стойки и сразу же снова припал к ней грудью. — Аманджан, приятель, умоляю тебя, налей ещё сто. Не жадничай. Я сегодня должен напиться, должен, понимаешь?
— По-моему, тебе уже хватит! Право же, достаточно, — пытался уговорить его Аман.
— Вот ещё, стал бы я умолять тебя, если бы было достаточно. Да налей ты, ей-богу! Не на твои пью, а на свои…
Тойли Мерген не мог больше смотреть на своего вспотевшего от суеты сына. Он подошёл к стойке, взял бутылку водки, которую Аман ещё не откупорил, и сунул её волосатому парню.
— На, держи, раз не можешь обойтись без этой отравы, пей! А что останется — вылей себе за шиворот!