— Что-то меня сегодня в пустыне укачало, — признался он. — Может, и ты ляжешь?
— Я ещё посижу, Каландар. Профессор поручил мне сделать выборку из историй болезни. Если ты устал, спи, пожалуйста, я тебе не помешаю.
— Такие вещи следовало бы делать в больнице, моя Алтын. А дома надо отдыхать. Понятно?
Алтынджемал не стала объяснять ему, что в больнице трудно выкроить время для научных занятий. Она молча взяла свои бумаги и села за стол.
— Оставь ты это, моя Алтын. В крайнем случае встанем пораньше и я тебе помогу.
— Это ведь не сводка по хлопку, — сухо заметила она. — Что ты понимаешь в болезнях сердца?
— Хорошо! Если так, завтра с утра у тебя в полном услужении будут два медика. Обещаю тебе. А пока иди сюда, моя Алтын.
— Не мешай, Каландар. Спокойной ночи!..
Когда Ханов проснулся, в комнате было уже светло. Полагая, что Алтынджемал спит рядом, он протянул руку, но на соседней кровати её не оказалось. Было похоже, что её кровать вообще осталась нетронутой: подушка даже не была примята.
Ханов приподнялся на локте и увидел Алтынджемал, которая сидела за столом, уронив голову на руки. На ней было её новое платье.
— Ты так и не ложилась, моя Алтын? — удивился он.
На его голос она подняла голову и откинула с лица рассыпавшиеся волосы.
— Выходит, так…
Отбросив одеяло, он поспешно поднялся и сел рядом с нею.
— Что случилось, моя Алтын? Прошу тебя, скажи мне, что тебя мучает?
— Многое, Каландар… Чай пить будешь?
— О чае поговорим потом. Ты сначала ответь на мой вопрос.
Но, как ни настаивал Ханов, Алтынджемал уклонялась от объяснений. В конце концов, словно удивлённая его натиском, она как-то отчуждённо посмотрела на него, встала и принялась ходить по комнате.
— Ты почему убегаешь от меня?
Алтынджемал покорно села на краешек дивана.
— Я не убегаю. Я думаю. И, кажется, прихожу к выводу…
— Погоди, моя Алтын! — перебил её Ханов. — Я чувствую, что ты готова совершить ошибку. Роковую сшибку…
— Нет, Каландар. Боюсь, что я уже не изменю своего решения.
— Изменишь! Изменишь! — твердил он, обнимая Алтынджемал и целуя её щёки, лоб, волосы. — Ты всё равно будешь моей. Только моей!
— Каландар! Отпусти, мне больно… У меня кружится голова…
— Ладно, не буду…
— Мне самой жаль, Каландар, — заговорила она через силу, — но я не могу обещать, что буду с тобой.
У Ханова даже побледнели и как-то сразу обвисли щёки.
— Почему? Ведь теперь никто нам не мешает, никто не стоит преградой у тебя на пути. Шекер уехала. Я свободен. Что тебе ещё нужно?
Чем громче звучал голос Ханова, тем тише старалась говорить Алтынджемал.
— Знаешь, Каландар, я так и не работала. Я всё думала, Я пыталась поставить себя на место Шекер. Так вот, если бы её участь свалилась на мою голову, я бы, наверно, день и ночь проклинала разлучницу.
— Все её проклятья я беру на себя!
— Уж очень у тебя всё просто получается. А как быть с моей честью, с моей совестью!
— Я тебя сегодня никак не могу понять, моя Алтын, — взволнованно проговорил он. — Ты о чём?
— Могу ли я быть счастливой, украв счастье у такого же человека, как я сама? Вот о чём!
— Давай оставим эти тонкости, моя Алтын. Мне нужна не философия. Мне ты нужна! Понятно?
— Нет, Каландар. Легче всего сейчас на всё это закрыть глаза. Но потом мы сами будем жалеть… Ты предлагаешь мне совместную жизнь. Предположим, я соглашусь. Но сможем ли мы после всего, что произошло, быть счастливыми?
— Мы ведь и сейчас вместе.
— И всё-таки это другое.
— Убеждён, что всё теперь зависит от нас двоих.
— Ошибаешься, Каландар, ошибаешься. Мы уже не будем испытывать былой радости. Каждый раз, когда мне захочется посмеяться, пошутить, подурачиться, передо мной будет возникать образ несчастной одинокой женщины. Её горькие слёзы на каждом шагу будут отравлять мне существование… Нет, Каландар, не могу я стать участницей столь неправедного дела.
— Ты всё равно в нём участвовала… Я тебя решительно не понимаю.
— Сегодня не понимаешь, поймёшь завтра, — печально произнесла Алтынджемал. — Мы с тобой на какое-то время оказались во власти слепого чувства и погнались за миражом.
— Может быть, это ты погналась, — рассердился Ханов. — Что же касается меня, то я нашёл своё счастье.
— Каландар, — прервала его Алтынджемал. — Все уговоры бесполезны. Что меня упрашивать, что землю. Я об этом много думала и только сегодня ночью всё поняла.
— Может, ты и о нашем прошлом жалеешь?
Она тихо покачала головой:
— Нет, о прошлом я не жалею.
— Тогда к чему всё это?
— Сейчас, Каландар, я говорю не о том ветре, который дул, а о том, который подует. Достаточно того, что я любила тебя от всего сердца. Но впредь я не хочу гнаться за миражом. Как бы мне ни было тяжело, как бы ни было мучительно, но мы должны расстаться. Другого выхода нет… Ты на меня не обижайся. Считай, что всё это было счастливым сном. Прощай! Мне пора в больницу.
Она осторожно поцеловала его в щеку и, не оглядываясь, вышла. Растерянный, полуодетый, Ханов так и остался сидеть на диване и лишь постукал себя по лбу обоими кулаками.
В бездумном оцепенении он просидел так, наверно, около часа. Потом вдруг спохватился — время близилось к десяти. Хочешь не хочешь, а надо было идти на работу.
Необычно сгорбившись, Ханов приблизился к окну и, чуть отодвинув занавеску, выглянул на улицу. Но машины, которой полагалось быть к девяти, не обнаружил. Удивлённый и обиженный, он соединился по телефону с исполкомом.
— Это ты, Мямля?
— Я, Каландар-ага. Чем могу служить?
— Где этот Лысый? Куда он девался?
— Разве он за вами не приехал? А я сижу здесь спокойно, в полной уверенности, что он давно ждёт вас.
— Не это ли спокойствие нас и подводит?.. Может, он собирается сбежать от меня?
— Нет, Ширли не такой. Наверно, у него объявилось какое-нибудь сверхважное дело. Обычно он очень аккуратен.
— Какое у него может быть дело важнее меня?
— Сейчас я им займусь, Каландар-ага.
— Ты мне разговоры не разводи! Немедленно разыщи его и пошли за мной.
— Куда, Каландар-ага?
— Он сам знает!
И без того расстроенный, Ханов с силой швырнул телефонную трубку, словно вымещая на ней свои неудачи.
— До чего разболтались люди! Пока не скажешь — ничего сами не сделают!..
Больше всего Ханов ненавидел ожидание. Он оделся, умылся, посидел на диване. Встал, походил по комнате, нетерпеливо поглядывая в окно… И вдруг его взгляд упал на стол, где под целлофановой салфеткой его ожидал заботливо приготовленный завтрак. Нохурская брынза, колбаса, ковурма, сливки, яйца, виноград. Всё, вплоть до свежего чурека.
Ханов постоял, посмотрел, горько покачал головой и снова накрыл стоявшую на столе еду.
Он курил сигарету за сигаретой, а Лысый Ширли всё не появлялся.
Этот негодник, наверно, носится вокруг своей скандалистки, а я должен тут сидеть и ждать его, вместо того чтобы работать! — наливался гневом Ханов. — Придётся пойти пешком».
Но едва он, раздувшись от неистовой злобы, вышел из дома, как подкатила машина, и Лысый Ширли, с виноватым видом выскочив из неё на тротуар, принялся оправдываться:
— Не ругайте меня, Каландар-ага! У моей Овадан тяжёлый приступ, пришлось отвезти её в больницу.
Вместо того, чтобы посочувствовать человеку и хотя бы из вежливости осведомиться, что с его женой, Ханов поморщился и сказал:
— Государственные дела не должны страдать из-за таких вещей…
— Простите меня, Каландар-ага, — понурил голову Ширли. — Только уж очень ей было худо…
Но дальнейшие объяснения Лысого Ширли уже не коснулись слуха председателя исполкома. Он уселся на заднее сиденье и с силой хлопнул дверцей.
— Поезжай!
«Из чего же сердце у этого человека? — размышлял Ширли, взявшись за баранку. — Из камня? Нет, похоже, что у него вовсе нет сердца…»