Мы еще некоторое время постояли на дороге посреди белой чистой тишины, выкурили табак и не торопясь пошли в сторону станции. До нашего поезда оставалось не так много времени, а мне нужно было сообщить неприятные распоряжения для своих подчиненных.
Федор сразу пошел к нам навстречу, вид у него был настороженный. Подойдя ближе, он шепотом спросил:
— А где колдун?
— К сожалению, его больше нет, — ответил я, а Дмитрий пальцем показал выстрел в голову.
— Да ладно? Ну и хорошо, в поезде не придется терпеть его надменную морду.
— Как раз об этом, — сказал я. — Вы с Дмитрием вынуждены будете провести в селении при станции ночь. В той деревне, где мы были, вероятно, будут проходить похороны Ивана. Туда могут явиться его люди. Не будет никакого смысла, если они убьют вас, поэтому туда не ходите, но будьте здесь, по соседству. Наверняка слухи дойдут. Мне же нужно отрапортовать о произошедшем, и думаю, что я вернусь утренним поездом с подкреплением, чтобы мы с вами планировали захват.
Мне достались удивительно ленивые товарищи в подчинение, мне никогда не удавалось увидеть в них рвение к новой работе. Видя, как потухли их взгляды, я тут же добавил:
— Этот вопрос не обсуждается. Не встретилось ли ничего подозрительного на станции?
Видимо все-таки приняв мою позицию о том, что споры бесполезны, Федор ответил:
— Да ходили тут парочка, что-то высматривали. Может, это воры, не знаю. В любом случае ничего запретного они не делали, только смотрели больно въедливо.
Своих товарищей я отпустил и тоже стал всматриваться в посетителей вокзала, но внимание мое привлекла лишь одна женщина, которую я увидел, уже когда подходил поезд. На ней были хорошая шуба и меховая шапка, из-под которой вылезала светлая коса. На ногах у нее были приличного вида сапоги на небольшом каблуке, но походка у нее была несколько странноватая, чуть шаткая и одновременно настороженная, будто бы она с опаской шла по тонкому льду, ступая так, чтобы не провалиться. Она прошлась вдоль всей платформы и села в последний вагон поезда с противоположной от нас стороны.
Уже проехав две станции в поезде, я снова прокрутил в своей голове ее пьяноватую походку и понял, что меня в ней так встревожило: она очень была похожа на звериный шаг Ивана. Лицо женщины вблизи я не сумел рассмотреть, мне лишь запомнилась коса. Коря себя за невнимательность, я достал фотографию, где Иван сидел с женой и сыном и еще раз внимательно всмотрелся в лицо Варвары Сорокиной. Не зная лица женщины в шубе, я не мог сказать, она ли это, но теперь, увидев, я бы не пропустил ее. Пользуясь своим служебным положением, я стал осматривать поезд вагон за вагоном, но ее не оказалось среди пассажиров. Один мужчина вспомнил ее и сказал, что эта дама, пройдясь по вагону быстрым шагом, успела выскочить из поезда, когда он только начал движение.
Вероятно, я упустил Варвару Сорокину, одну из самых жестоких разбойниц Сибири. Может быть, Дмитрий и Федор повстречали ее, но я не мог определиться, к лучшему это или нет.
Прибыв в город, я сразу отправился в отдел докладывать о произошедшем. Вынужденное устранение Ваньки Сороки до городского суда было признано некоторым упущением, однако же то, что банда наконец лишилась своей головы — тоже было результатом. Я предложил свою помощь в организации засады на других разбойников, но мне дали понять, что обойдутся без меня. Мне было сообщено возвращаться первым поездом, меня вызывали в Москву.
Путь был долгим и тяжелым; возможно, бы я предпочел все это время проходить по заснеженному лесу, чем трястись в поезде наедине со своими мыслями. С попутчиками я бесед не вел, а Дмитрий и Федор должны были приехать позже, так как из-за срочности отправления я не сумел посадить их в тот же поезд. Я пытался отвлечься составлением рапорта, но мысли постоянно возвращались к прошедшим событиям. Удивительно, на мне было немало крови, порою людей, виноватых в менее тяжких преступлениях, чем Иван, но их приговоры так не мучили меня. Когда я ложился спать, то доставал игрушечную сороку и долго рассматривал ее в темноте. Это была вещь с историей, она, вероятно, была символом разбойничьей банды в Сибири, и вот теперь она отправлялась через полстраны в Москву. Ее, как и изъятые фотографии, я должен буду приложить к делу. Но в наших каждодневно расширяющихся архивах, сырых и пыльных, время возьмет свое над игрушкой раньше, чем могло бы при должном уходе. Я решил позволить себе еще одну вольность и покрыть ее лаком, прежде чем похоронить в архивах.