Когда мы заканчивали ужин, в нашу дверь позвонили. Будто предугадав, что я вернулся, пришли Лев и Лена. Мама встретила их примерно такими же словами, как и меня.
— Вы не предупреждали, что придете.
— Именно поэтому мы с угощениями, — натянуто радостно ответила ей Лена, видимо, прознавшая, что у нас дома не бывает лишнего куска.
Я вышел к ним в коридор и сразу попал в облако духов Лены и одеколона Льва. Отчего-то они оба душились крайне интенсивно, меня всегда удивляла эта черта в брате, но казалось закономерным, что его жена окажется со схожими привычками. И если я ни коим образом не показал, что отметил их амбре, то мама поморщила нос, когда к ней приблизилась Лена.
— Осип! Твоя командировка закончилась, — растерянно сказал Лев, протягивая мне левую руку, правой он стеснялся.
— Рад вас видеть.
— Хорошо, что мы принесли большой пирог, его хватит на всех. Рада, что ты вернулся, Марина Игоревна больше не будет скучать.
— А мне и некогда скучать, я нахожу, как проводить время с пользой.
Лена была из семьи ювелиров, ее дед, который вел семейные дела, не пережил революцию, и сейчас она работала вместе со своим отцом в отделе, который оценивал и искал покупателей за границей для ценностей, изъятых у бывшей элиты. Лена занималась переводами писем и однажды пожаловалась нашей матери, что иногда за весь день на работе ей не поручают ни единого дела, и сама она тоже не находит его. С тех пор мама считала ее лентяйкой и всякий раз упоминала об этом при возможности. Мама была строгим критиком, но всегда скупилась на похвалу, это делало ее порою сложным в общении человеком.
Мы прошли за стол, мама разлила чай и отметила, что пирог излишне сладкий. Она не любила слово «излишний», для нее оно было практически оскорблением, поэтому мы со Львом прочитали в ее словах даже большую грубость, чем, должно быть, увидела Лена. Начинка пирога состояла из кислых зимних яблок, от неловкости за мать я сказал, то сахар здорово смягчает вкус и Лена — большая молодец. Я долго расхваливал ее пирог, но, когда я вновь взял с вилки в рот очередной кусок, я понял, что совершенно не осознаю вкус, не могу сказать, нравится ли он мне или нет, хорошо ли пропеклось тесто, хватает ли там сладости, будто бы я потерял связь с физическим миром и состоял лишь из мыслей и воспоминаний.
Лев расспрашивал меня про Сибирь, я отвечал ему сухими наблюдениями и фактами и все не мог поймать в воспоминаниях что-либо увлекательное. Лев и Лена учтиво кивали головой, когда я рассказывал им про километраж между различными населенными пунктами и перечислял производства Омска. Мне самому будто бы стало скучно от своих историй, и я старался быстрее их закончить, но у моих собеседников появлялись новые вопросы, которые они задавали без интереса к ответу, а лишь для того, чтобы беседа продолжалась. Мне вдруг захотелось рассказать Льву об Иване, в детстве мы были довольно близки с братом, и, может быть, он что-то мог понять в этой истории больше, чем я, и объяснил бы мне, почему я отчасти скорбел по этому жестокому преступнику более, чем по всем тем, кого я убил до этого. Я посмотрел на брата, попытался заглянуть ему в глаза, но не встретился с ним взглядом: Лев сосредоточено мешал ложечкой свой чай и меня не видел. Лена кидала испуганные взгляды на звенящую по керамике ложечку, мама неотрывно смотрела за его движениями рукой, и я понял, что ложечка в пальцах моего брата и звон от стенок кружки куда интереснее для всех, чем мои истории. Поэтому об Иване они так ничего и не узнали, и мне стало будто бы немного стыдно, что я не поделился мыслями о нем с человеком из другой стороны России, который совершенно не знал его, но мог впитать какой-то факт о нем себе в голову, чтобы когда-нибудь рассказать об этом и продолжить цепочку памяти об Иване.
Потом Лев стал рассказывать о том, что у них происходит на работе, я слушал его очень внимательно, но суть разговора все равно не уловил. Когда мы выпили чай, Лев и Лена просидели ровно полчаса, а потом стали собираться домой. Мама должна была готовиться ко сну, поэтому после того, как за ними закрылась дверь, она поспешила в свою комнату.
Удивительно, но мне тоже захотелось спать, вероятно, я устал от дороги и своей тоски. В комнате меня ожидала мои деревянная сорока и баночка лака, но я решил отложить это дело на завтра. Мысль была опрометчивой, утром, когда я встал и начал собираться на работу, я вдруг понял, что должен сдать ту игрушку как вещественное доказательство смерти Ивана Сороки. Но она была не покрыта лаком, в ящиках в конторе она быстро бы превратилась в труху, и я решил совершить преступление и оставить ее у себя хотя бы до следующего дня.