Но вскоре произошли события, изменившие мою жизнь, теперь не изнутри, а снаружи. В один из дней Щуров привычно ужинал в ресторане «Националя». Я должен был забрать его, чтобы по пути обсудить одно дело и вместе поехать на Лубянку.
Желтый искусственный свет ярко освещал ресторан. Кипенно-белые скатерти на круглых столиках напоминали торты, серебристые салфетницы и учтивые официантки отсылали к нашему позорному буржуазному прошлому. Товарищ Щуров сидел за столиком один, перед ним была тарелка с красной соленой рыбой, и он усердно поглощал ее, отложив в сторону столовые приборы, его пальцы блестели.
— Садись, угощайся. Сейчас еще будет. Водки?
Я отказался и попросил у официантки принести мне чай. Поведение Щурова меня возмущало, зачем ему была гора этой красной рыбы?
— Значит, уеду я с высшим начальством на дачу, ты останешься за главного, пропадать там могу несколько дней. Но вернусь с новостями, говорят, грядут большие аресты.
— Еще больше?
— Много не бывает. Всю эту антисоветскую хворь не выведешь. Но мы с тобой будем пытаться.
Щуров поднял рюмку с водкой и изобразил, что чокается со мной.
— Ты, Осип, человек честный, тебе никогда не стыдно, ведь ты все делаешь по чести. Нет, это ушедшие времена, ты все делаешь согласно своим принципам. Вот даже выискиваешь людей и отправляешь их на смерть, а делаешь это так, что и придраться не к чему, ужас, какое благородство выходит. Настоящий ленинец. А мы вокруг тут все — уроды. Особенно я — урод.
Он налил себе еще. Такие откровения от него было непривычно слышать, и, в самом деле, не хотелось. Я боялся, что с развязанным водкой языком он мне скажет нечто такое, на что мне придется донести. И раньше были поводы, которые позволяли мне это сделать, но я подходил к этому вопросу рационально. К сожалению, многие представители верхушки стали вести праздный образ жизни, это ни в коем случае не оправдывало Щурова, однако же давало поле для сравнения. Свою работу он выполнял хорошо: он отлично знал людей, будто бы сам их придумал. В настоящий момент в таких людях по-прежнему была необходимость, несмотря на то что государство уже хорошо стояло на ногах, оно было все еще не до конца здорово. И когда оно будет практически очищено от всех нежелательных личностей путем исправления или уничтожения, тогда будет время задуматься о таких людях, как Щуров.
— Окружают меня тоже уроды, один ты — образец, и еще жены все красивые у меня были. Первая, она из моей среды, неумелая ни в чем, но красивая. Вторая, она из бывших, такая изнеженная была, что даже исполнить свой женский долг не смогла и умерла в родах. Третья, нынешняя, тоже из бывших, дочерей учит играть на фортепиано сама, а меня — французскому языку. А все остальные в моей жизни — уроды. Хорошо, что моя профессия заключается в том, чтобы уродов становилось меньше. Но их, сука, не перебьешь, вырастают новые, выслуживаются, а потом казнят других уродов.
Его пьяные бредни были мне малоинтересны, примечательно было то, что посреди ресторана он говорил мне, что его жены, матери его детей, неблагонадежны. Конечно, я знал об их происхождении, но мы никогда с Щуровым это не обсуждали, и казалось негласным правило не касаться этой темы.
— Уверен, что хороших людей больше, чем вы сейчас представляете.
— Кстати, о бабах. Тут недалеко от работы ко мне пристала молоденькая студентка и интересовалась тобой. Я сказал ей ждать тебя, что ты сегодня еще будешь на работе.
Это меня удивило, я даже не предполагал, кто это может быть. Общение с женщинами у меня происходило нечасто, а уж тем более не с такими молодыми, никого из них я не мог бы представить стоящей около дверей и поджидающей меня. Я немного занервничал оттого, что эта девушка ждет меня столько времени, и невольно глянул на циферблат часов, висевших на стене, Щуров это заметил.
— Езжай в отдел, что тебе сидеть тут со мной и пить постный чай.
— Хорошо. Тогда собирайтесь.
— А я останусь, тут сегодня больно вкусная рыба. Вот тебе подшитые бумаги, привезешь их и положишь в мой стол.
— Вы уверены?
— Езжай, что сидишь? Вот тебе документы, вот твои ключи от машины, уходи.
Едва различимым шепотом он добавил «катись отсюда». Впрочем, мне не терпелось выполнить его рекомендации. Щуров передал мне документы и объяснил, по каким ориентирам найти девушку. Я встал из-за стола и направился к выходу.
Наверняка эта девушка была чьей-то родственницей и мне предстоял нелегкий разговор. Поведение Щурова тревожило, поэтому я как-то особенно остро ощутил печаль и волнение от этой встречи, и только когда я открывал машину, я поймал себя на том, что в кармане сжимаю свою сороку и поглаживаю большим пальцем по голове. Это стало моим ритуалом в момент душевных смятений.