Ленор все был безутешен, когда я обратил внимание на идущую мимо нас девушку. У нее были длинные волнистые волосы рыжего цвета, такие яркие, что казались почти неестественными, из-за них на нее нельзя было не обернуться, и меня смутила сама эта мысль. Девушка была одета в красивое ярко-желтое платье, видневшееся из-под расстегнутого пальто, на ногах в белых колготках были надеты туфли на небольшом каблуке. Девушка выглядела очень празднично и по-весеннему, и мне показалось, что в ее яркости было даже что-то вульгарное. Она обернулась в нашу сторону.
— Ой, кто так сильно расстроился? — сказала она с искренним сочувствием, грустно сложив накрашенные губы бантиком. Шура улыбнулась ей, продолжая гладить Ленора, но тот все не утихал.
Обычно такие спонтанные разговоры на улице кончаются очень быстро, но девушка не уходила. Она нагнулась к Ленору, опершись руками на колени.
— Ну что тебя так расстроило, крошечка? Смотри, как мама тебя любит, разве можно так плакать, когда тебя так утешают?
Ленор все ревел, голуби не прилетали, и я все-таки рассудил, что его расстроили птицы.
— Ну, друг, что ты. Будут тебе еще птички, а пока смотри, какая сорока у меня есть для тебя.
Я достал свою деревянную птичку из кармана и протянул ее на ладони Ленору. Иногда я давал ему поиграть с ней, но только под моим или Шуриным присмотром, я боялся, что он отгрызет трезубец или камни из глаз. Ленор заинтересовался игрушкой, взял ее в ручки и перестал плакать, и в этот момент рыжеволосая девушка с шумом вдохнула воздух, будто бы была крайне удивлена.
— Простите, мужчина, это у вас сорока с рубиновыми глазами?
— Обыкновенное стекло, — быстро ответил я, подозревая, что девушка — мошенница.
— И с трезубцем на шее?
— Все так.
— Откуда она у вас?
Девушка присела на корточки рядом с Шурой, так, что край ее яркого платья стал касаться земли. Она стала рассматривать птичку в руках Ленора, и Шура ей неловко улыбалась.
— Самодельная, — ответила она.
— Ой, простите. Ой, какое совпадение, — девушка поднялась и села на лавочку рядом, обмахиваясь рукой, будто бы ей сейчас станет плохо.
— Вам нехорошо? — спросил я.
— Да нет, скорее, наоборот. Вы не знакомы с Лидией Васильевной Воронковой, в девичестве Игнатовой? Или, может быть, с Валерией Григорьевичем Воронковым?
Мы оба покачали головой, фамилия мне показалась знакомой, но я мог встречаться с ней где угодно.
— К сожалению, нет.
Девушка отреагировала неожиданно экспрессивно.
— Да как нет, не врите, не может быть! А откуда у вас тогда эта птица?
— Девушка, вы должно быть, что-то путаете.
Я пытался прикинуть ее возраст, наверное, она была примерно ровесницей Шуры. Последние четырнадцать лет птица находилась у меня, значит, если она ее и видела, то будучи ребенком. Я в ужасе подумал, что это может оказаться Виктория Сорокина, Иванова дочь, но девушка развеяла мои подозрения.
— Простите меня, я сейчас все расскажу. Меня зовут Валерия Воронкова, и дело в том, что я видела фотографию своего отца, где он держит на руке вот эту вот игрушечку. Да, на фотокарточке не рассмотреть все в деталях, но моя мама рассказывала мне историю этой вещи. Однажды мой отец поехал куда-то в Сибирь, где обнаружил в крестьянском доме игрушку с украшениями, как у его мамы. Он ради интереса забрал ее, а потом выяснилось, что у его отца был внебрачный сын от деревенской девушки. И вот мой отец всегда мечтал познакомиться со своим единокровным братом, и когда его судьба завела вновь в Сибирь, он все надеялся его увидеть. Ну а потом он без вести пропал в гражданскую войну, видимо, был убит белогвардейцами, и птичка была тоже утеряна. Может быть, вы купили ее на блошином рынке?
Теперь от удивления вскрикнула Шура. Пока я припоминал, что мне рассказывал Иван, она опередила меня в словах.
— Эту птицу сделал мой дядя, у которого никогда не было отца. А во время мобилизации эту птичку забрал у него какой-то граф и через много лет он якобы вернул ее вновь.
Валерия снова ойкнула и быстро добавила:
— Только мой отец не был графом.
Теперь я вспомнил, Иван то ли хвалился, то ли жаловался, что случайно убил своего брата, который забрал у него эту птицу. Помню, он гордился, что его отец — человек знатный. Я не знал, рассказывал ли он об убийстве своей маленькой в тот момент племяннице, но кажется, Шура не знала важнейшей части этой истории. Валерии, как я рассудил, Валерьевне тоже не стоило рассказывать об этом вот так.