— Я тоже совершенно не помню, кто такой Артемьев, единственное, чем он известен, это подобным слухом, забудь о нем и больше никогда не вспоминай.
— Такая категоричность заставляет меня ревновать, не скрываешь ли ты ничего о нем, коль так отчаянно говоришь мне о нем забыть?
— А разве я тебе жена, а ты мне сторож, чтобы меня ревновать? — Лидия издала короткий смешок, — Нет, милый мой, я даже не уверена, что он Артемьев, а вовсе не Алексеев, Андреев или Александров, а может быть, я и вовсе его выдумала.
— Вероятно, вместе с царицей и убитым старцем, ведь реальность подчинена тебе одной.
И мы продолжали бы подобный абсурдный разговор и дальше, если бы нас не прервал громкий возглас, восставший над шумом голосов и музыки.
— Игнатова!
Лида вздрогнула и медленно отодвинулась от меня. Не оборачиваясь, она сказала мне тихо:
— Это Алексей Лутков, моя первая любовь, мы были соседями в столице.
Она машинально провела рукой по своему красному носу, и я впервые увидел, что она слегка стыдится себя. Лида медленно повернулась и сказала уже уверенным голосом:
— Лутков, ты нашел меня даже в другом городе в одном из самых злачных мест.
— Если Метрополь считать злачным местом, то я — прима балета, — он ей подмигнул. Это оказался симпатичный молодой мужчина, пышущий здоровьем и энергией, удивительно загорелый для московской серой жизни. Впрочем, вероятно, это было обосновано тем, что на нем была форма морского офицера. Как и многие моряки, он был небольшого роста, но хорошо сложен и подтянут. Его лицо было не лишено благородства, однако наглый взгляд делал его проще. Впрочем, Лида в Петрограде с родителями жила недалеко от дворцовой площади, и вряд ли ее сосед мог быть неблагородных кровей.
Они обнялись, и, отстранившись от Лиды, Лутков посмотрел на меня.
— На самом деле не прима балета, а капитан второго ранга, командир эскадронного миноносца, Алексей Лутков, — он протянул мне руку.
— Валерий Воронков, редактор литературной газеты.
Он едва заметно усмехнулся, но этим жестом обесценил всю мою профессию. Потом снова повернулся к Лиде.
— Не могу поверить, что мы вот так просто встретились. Сколько лет, сколько зим, Лидка! — он наигранно смутился своей фамильярности, — Прошу прощения, Лидия Васильевна, так вернее? Ты хоть еще Игнатова? Или, может быть…
— Игнатова. Ей-богу, Леша, прекрати паясничать.
Я тогда впервые ощутил настоящую ревность и решил, что нам с Лидой действительно нужно пожениться. Она любила мучить меня и заставлять ревновать, но все это была игра, которая хоть и могла иногда меня задеть, но будто бы не по-настоящему. Подсознательно я всегда знал, что Лидино сердце принадлежит мне. Но в этот раз все оказалось по-другому, может быть, дело было в том, что Лида всегда посылала знаки мужчинам нашего круга общения — поэтам, журналистам, актерам и просто говорливым бездельникам, — этот же капитан должен был быть будто совершенно не в ее вкусе. Обычно у Лиды не вызывали никакого интереса и даже уважения люди, посвятившие свою жизнь военной службе, это раз, а два — она никогда ни с кем не терялась, кроме меня.
— Не слышал о вас ранее, вы знакомы давно? — спросил я, и опять по губам Луткова пробежала короткая усмешка, будто он счел это не за выпад в свою сторону, а за показатель моей неуверенности и уязвимости положения.
— Я даже не помню, когда мы познакомились, — тут же отозвался он, — знали друг друга все детство, росли вместе. Потом все случилось в один момент, я поступил в морское училище, а Лида с семьей переехала в Москву учить немецкий. Потом по окончанию меня отправили в Черноморский флот в Босфор под руководство адмирала Колчака, а там сами знаете, что было… И вот до этого самого момента нам удавалось общаться только в переписке! Наверное, мое письмо о командировке в Москву не опередило меня?
На самом деле я солгал, сказав, что никогда не слышал его имени, Лида кое-что рассказывала, но хоть эти детские воспоминания и казались мне занятными, я никогда не предавал им особого значения. А вот их переписка стала для меня откровением.
Лутков сел к нам за стол, и беседа продолжилась в подобном соревновательном духе, он вспоминал что-то из их общего прошлого, я старался рассказать о нашем нынешнем общем времяпрепровождении, а Лида больше молчала. Мне казалось, что она старательно пыталась показать себя более приличной воспитанной девушкой, а не наоборот, шокировать подробностями своего вольнодумства.
Так мы продолжили мучить друг друга и дальше. Лида утверждала, что у нее с Лутковым ничего нет, в этот момент она была искренней, смотрела на меня широко раскрытыми глазами с черными ресницами в комочках. Это пугало меня больше всего, обычно она намеренно юлила, даже врала, чтобы позлить меня, а теперь старалась убедить меня в том, что ничего нет. Но более всего меня тревожило то, что Лида будто бы старалась казаться рядом с ним лучше.