Никита опустился рядом и сидел отвернувшись. Так мы и молчали, он и не смотрел в мою сторону, а потом спросил, будто видел все:
— А это что, среди монет?
От волнения я даже забыла сказать ему, что еще здесь есть побрякушка из драгоценных материалов. На тонкой цепочке висел кулон непонятной для меня формы. Хоть он тоже был золотым, казался он не слишком красивым. Вертикальную палочку пересекала другая, а от нее, плавно загибаясь, шли три новых, заостренных на конце. Это напоминало мне птичью лапку с тремя пальцами. На палочке, что у основания, были впаяны два красных блестящих камушка, Григорий сказал мне, что это настоящие рубины. На обратной стороне была гравировка с цифрами «1900». Он видел, что это украшение не пришлось по душе мне, и стал оправдываться, что, если бы он знал ювелира в этом городе, он бы непременно заказал что-то для меня, а в Москве он не успел это сделать. Григорий купил эту вещь у самого моря недавно, потому что она ему жутко понравилась, а чем она взяла его, мне было не понять. Единственное, что меня обрадовало в этой вещи, — это циферки сзади, ведь именно в этот год родился мой Ванюша.
— Подарил мне, не знаю цены. Но коль покупатель найдется…
— Подарил вилы золотые? Будто окровавленные к тому же?
И правда: смотрю, вилы словно у черта. Будь то они или трехпалая птичья лапка — все знак недобрый.
Никита вздохнул и стал собирать деньги обратно в мешочек, к кулону он прикасаться не стал.
— Это спрячь и никому не показывай.
Мне самой стало страшно от этого кулона. Я долгое время хранила его за печью, и только много месяцев спустя, истосковавшись по Григорию Юрьевичу, достала украшение снова. Кулон я сняла и снова запрятала, а цепочку стала носить под рубашкой, все жалея, что она не дотягивает до места, где бьется сердце.
А о Григории Юрьевиче я думала нередко. О Грише, так я звала его в мыслях, когда забывалась и не вспоминала, что он обманул меня. Я встретила его тем летом, когда ходила по ягоды в лес. Мне было скучно в тот день, подруга обещала пойти со мной, да не смогла. Я еще не обошла и половину березняка, мое лукошко только начинало заполняться, а мне уже надоело. Деревья стояли редко, солнце ярко подсвечивало сочную траву, казалось, что земля блестела изнури, спелые ягоды были как на ладони. Мне даже не нужно было всматриваться, я все глядела по сторонам, а руки словно сами все собирали. Я ждала, что увижу что-нибудь интересное и вдруг, правда, смотрю — человек идет. Присмотрелась — мужчина, незнакомый, идет шатко, будто пьяный. Я приняла позу удобнее и замерла, готовая в любой момент сорваться с места, а он будто и не замечал меня. Потом мужчина сел на землю, оперся на ствол березы и задышал, как раненый зверь. Вид у него был изможденный, худой, бледный, он был весь вытянутый, в запыленной одежде. Нос у Гриши большой, на нем еще и держались очки, а волосы были огненно-красного цвета, почти как земляника в моей корзине. Я разглядела, что он молодой, но тогда он мне не показался приглядным, я лишь подумала — таких не видала никогда.
Потом смотрю — задрал рубашку, а под ней жуть, раненый бок, перевязанный кровавыми тряпками. Он размотал их, посмотрел разочарованно на рану и закрыл глаза, прислонив голову к стволу дерева. Я сразу поняла, откуда он в таком виде идет. Страшно стало, но человеку была нужна помощь, поэтому я поднялась из своего укрытия и громко окликнула его.
— Помочь бы вам?
Он в самом деле до этого момента меня не видел и вздрогнул от моего голоса. Наверное, за ту минуту, что он сидел у дерева, он успел задремать, потому что теперь щурился на меня будто спросонья. Даже в очках он смотрел подслеповато, будто силился меня разглядеть, а когда разглядел — заулыбался. Видно, что живого человека давно не видел.
— Удружили бы мне, если бы подсказали, где найти воды.
— Будет вам, принесу.
Губы у него были сухие, как у старичка. Это было хорошо, значит, его рана не гноилась. Я решила оставить ему собранной земляники, пока хожу за водой, вдруг он не пил очень давно, ягода тоже смочила бы рот.