Она взяла его под руку, и мы пошли гулять.
Несколько вечеров мы гуляли вчетвером, я, Лида, Рита и Лутков. Мы старались не обращать внимания на то, как изменился город, на хмурых людей вокруг. В эти дни я пытался не думать о случившемся горе, ведь понимал, что подобные прогулки могут повториться нескоро. Рита много смеялась, Лутков хвастался и шутил, мы с Лидой крепко держали друг друга за руки. Хотелось остаться в этом вечере, но время прощаться подошло очень быстро.
Накануне отъезда мы с Лидой перебирали уже давно собранные вещи. Все казалось бытовым, мы с тревогой повторяли друг для друга инструкции об осторожности, вспоминали, ничего ли мы не забыли важного. Потом мы танцевали, без музыки, тихо напевая мелодию тех самых похабных песен, что мы слушали в Метрополе.
Когда наша воображаемая песня закончилась, я чуть отодвинул ее от себя и долго смотрел на нее, проговаривая про себя все знакомые черты, будто бы думал, что смогу забыть. В уголке левого глаза у нее были две симметричные родинки, аккуратные брови образовывали дугу, делающую ее лицо немного злым, на спинке длинного носа была едва заметная горбинка, которую больше можно было прощупать, чем увидеть. Ее гордо вздернутый подбородок отпугивал людей, иногда с ней даже боялись заговорить, я отметил это и при первой встрече, но не выдал своего трепета. Я вдруг представил, какой она будет женщиной, когда юность будет уходить, и, вероятно, ее некоторая дерзость окончательно превратится в строгость. За этим агрессивным образом стучало горячее любящее меня сердце.
— Что бы ты сейчас ни сказал, я запомню это на всю жизнь.
— Но я не могу придумать ничего впечатляющего. Я буду любить тебя всю жизнь.
— Естественно, как и я.
Я все смотрел на нее и понял, что сердце у нее бьется не одно.
— Как я надеюсь, что я смогу узнать хотя бы в письме о нашем ребенке.
— Ты вернешься с войны, я вернусь в страну, и мы будем растить его в лучшем мире.
В том, как поддерживала меня Лида в моем отъезде на фронт, была большая уверенность, что мы непременно победим. Это делало и меня спокойнее.
— Лида, давай обсудим имена.
— Я так понимаю, у тебя готовы варианты?
— А у тебя?
Она покачала головой.
— Если у нас будет сын, я бы хотел дать ему имя Григорий.
— Какая пошлость. Ты в горе, я понимаю, но потом бы ты пожалел, что не использовал фантазию.
— Лида!
— А дочку, как бы ты назвал дочку?
— Лизой.
— Елизаветой? А почему не Екатериной, Викторией, Клеопатрой, в конце концов? Это тоже звучит пошло.
— Я не думал в контексте истории, мне нравится, как звучит имя!
Лида прижалась ко мне губами, а затем тихо сказала:
— Гришенька или Лизонька, я подумаю.
Следующим днем они уезжали. Последний совместный завтрак перед разлукой прошел впопыхах. Мама разволновалась, иногда не сдерживала слезы, иногда подскакивала и лезла в чемоданы, боясь, что забыла что-то важное. Перед выходом мадам подозвала меня к себе в комнату и вдруг сама подправила ворот моей рубашки, вместо того чтобы сделать замечание о неаккуратности. Мой взгляд скользнул по ее рукам, на них отчетливо было видно время, и я испугался, что даже если все закончится хорошо и победа будет за нами, я могу не встретиться больше с бабушкой.
— Ты поступал правильно, что не кидался с головой в этот творящийся бедлам, как твой отец, и правильно, что едешь туда сейчас. Я горжусь, что мы воспитали такого внука.
Я так растрогался, что наговорил ей всяких глупостей, о том, как я люблю ее и как она была важна для меня всю жизнь, не менее значимой, чем родители, и полез обниматься. Это для мадам возможно было уже чересчур, она постучала меня по плечу и поторопила выходить.
С Ритой я попрощался в повозке. Она вдруг обняла меня так резко, что я чуть не потерял на ходу шляпу. Я потрепал ее по голове, пощекотав ее тугой косой, которую утром ей заплетала мама, оттого она выглядела такой ухоженной.
— Я за тебя спокойна, ты будешь в порядке. Поэтому присмотри за моим женихом, хорошо?
Она чуть смеялась надо мной, конечно, она имела в виду, что Лутков присмотрит за мной, но я не обиделся.
— Ручаюсь за нас обоих.
— И за нас не переживай. За мной и мамой присмотрит твоя смелая жена, а за ней самой бабушка.
— А в ней я полностью уверен.
— Да, потому что, когда мы доберемся из Константинополя в Париж, она будет чувствовать себя там как рыба в воде, это же ее любимая Франция.
— Действительно, все должно быть хорошо.
— Конечно. Я волнуюсь только о морском путешествии, но это волнение скорее приятное. Представляешь, я никогда не ездила на теплоходе, это должно быть донельзя увлекательно!