— Наверняка, если не будет морской болезни.
Мы подъехали к вокзалу, и Рита напоследок обняла меня.
— Держись, Валеша, — прошептала она.
Вскоре мы нашлись с Лутковым, он стал представлять свою семью, с которой моей родне предстоял долгий путь через страну, а потом и из нее. Затем Рита увлеклась прощанием с ним.
Потом мама долго не могла отойти от меня, не подпуская ко мне Лиду. Она обнимала меня и целовала в щеки, я был весь мокрый от ее слез и сам едва сдерживался.
— Мама, мамочка, это же ненадолго. Потом вы вернетесь, мы вскоре увидимся. Помнишь, вы хотели отправить меня учиться за границу? Мы расстанемся не на более долгое время, чем могли бы тогда.
Я старался говорить тихо, потому что боялся, что мой голос дрогнет. Мое сердце сжималось от боли, когда я представлял, какую тоску она сейчас испытывает. Мама была чувственной и хрупкой женщиной, и мне совершенно не приходило в голову, как сделать для нее этот момент легче.
— Валеша, может быть, это неправильное решение? Может быть, не стоит ехать? Может быть, махнешь рукой и поедешь с нами? — все спрашивала мама. В конце концов, нас прервала Лида. Она осторожно постучала ее по плечу.
— Елена Алексеевна, разрешите.
Мама растерянно посмотрела по сторонам заплаканными глазами, будто бы забыла, что мы с ней не вдвоем на целом вокзале.
— Да, да, конечно, — говорила она, — Будь осторожен, Валеша.
И мама еще не сразу смогла отпустить мою руку.
Лида сразу припала ко мне губами, и у меня закружилась голова от ореола ее духов, будто бы я ощутил их впервые.
— Мне пора, — вдруг сказала она, и я с ужасом увидел стрелки часов за ее спиной, и что поезд вот-вот должен отправиться. Лутков активно махал нам рукой у вагона, чтобы мы поторопились. Нам повезло, что этот поезд вообще приехал и их места остались за ними, поэтому временем рисковать было нельзя. Я подхватил чемоданы, и мы заторопились к поезду.
Последней в вагон заходила Лида, все слова уже были сказаны нами дома, я не испугался, что наше прощание вышло таким коротким. На ступеньках поезда она поцеловала свою руку в тонких перчатках и помахала мне. А потом поезд тронулся, и я еще долго смотрел ему вслед.
Мы с Лутковым выкурили по сигарете и разошлись по своим пустым домам.
Время до отъезда оказалось мучительным. Я едва мог справиться со своими переживаниями об их дороге. Я успокаивал себя тем, что Лида не даст себя в обиду, остальные тоже должны справиться, отец Луткова произвел впечатление надежного человека. Еще больше переживаний мне добавил Щуров, который явился через несколько дней после отъезда и искал Риту. Мои слова о том, что она уехала, он не воспринял сразу всерьез, зашел в дом, прошелся по комнатам, будто она могла где-то спрятаться, и даже хотел меня снова задержать, но в итоге плюнул и ушел злой.
Я первый же день я занялся переносом некоторых вещей маминым друзьям на хранение, и поэтому, когда на следующий вечер после визита Щурова к нам пришли с обыском для конфискации ценностей на нужды Красной Армии, они не нашли даже столовых приборов. Эти тоже ушли злые, но меня не тронули.
Дом опустел совсем, без большинства жителей и многих вещей он стал напоминать грустный памятник самого себя. Я ходил из одной комнаты в другую и днями не знал, чем себя занять. На улицу выходить было опасно, я боялся, что могу попасть в какую-то неприятность, которая помешает мне уехать с Лутковым, но находиться в четырех знакомых стенах было мучением. Я вернулся вновь к маминым друзьям и забрал у них пару книг, принесенных ранее, и старался проводить время за ними. Иногда я пытался занять себя стихами, но они выходили излишне печальными и поэтому все будто отдавали пафосом, поэтому мне не нравились. Один раз я даже напился, но более себе этого не позволял, потому что рассчитывал быть в хорошей форме перед отъездом.
К концу сентября, когда Лутков завершил все дела, порученные ему в Москве, мы отправились в путь. Я был рад этому, в своем желании присоединиться к армии я не поколебался, наоборот, пожалел, что потратил это время в ожидании. Квартиру оставлять было немного жаль, без присмотра ее наверняка кто-то быстро займет, и даже если потом нам удастся ее вернуть, вряд ли она будет даже в том же полураздетом виде, что сейчас. Вообще я оставлял ее не совсем просто так, ключи я передал своему бывшему коллеги, делающему обзоры на театральные спектакли и ныне перешедшему работать в красное издательство. Несмотря на свой выбор, он был крайне приличным человеком, и он обещал туда поселить своего сына, лишившегося руки на великой войне, который должен был в скором времени вернуться в город после того, как он понял, что в Красной Армии безрукому все-таки места не найти. Но поезд не сумел привезти его раньше моего отъезда, поэтому я не знал, кому завещаю квартиру.