Город оставлять было не грустно, он тяготил, лишь немного расстраивало, что некому провожать меня на вокзале. Однако Лутков был в прекрасном настроении, и в скором времени они передалось и мне.
Оказалось, что мы не должны были торопиться до части, Луткову предстояло встретиться и передать информацию многим людям на пути следования. Меня Лутков к этим встречам не подключал, вероятно, не имел права, поручая мне лишь поиск ночлега и мест в новом составе. Однако в конце я узнал одну информацию, с которой, возможно, и были связаны визиты Луткова — Колчак вернулся из Японии и теперь собирал силы в Сибири. Видимо, к нему в распоряжение мы и ехали. Когда Лутков служил в Черном море, он находился под началом Колчака, был с ним лично знаком и считал его большим авторитетом. В дороге он представлял меня своим шурином, кем мы в скором времени и должны были являться друг другу.
В Екатеринбурге, казалось, было опаснее всего. Несмотря на то, что он вряд ли был краснее, чем Москва, атмосфера казалось более враждебной, но, может быть, на мне сказывалось то, что эти места были незнакомы. Несмотря на политическую принадлежность города, именно туда должен был прислать письмо из Новороссийска приятель Луткова, который занимался отправлением наших семей в Константинополь. Мы с Лутковым почти не надеялись, что оно будет доставлено, но чудо произошло. Все были целы, дорога оказалась без лишних приключений, они добрались до порта и практически без лишних передышек были посажены на корабль. Отправились все, кроме одной дамы — Лидии Васильевны. В конце пути она твердо сказала, что уедет в Крым, и поставила всех на уши, чтобы ее сопроводили туда. Своего она добилась, и нашлись люди, которым было с ней по пути. К письму был приложен адрес ее пункта назначения — улица и дом в Севастополе, я узнал его, туда переехала тетя Оля. Она звала нас к себе, и я знал, что она не оставит Лиду.
Я должен был беспокоиться, но на сердце, наоборот, стало хорошо. Лида была, по крайней мере, в одной стране со мной, значит, если я пойму, что более не могу быть без нее, у меня получится, пускай и не просто, но все-таки добраться до нее. В Константинополе или Париже было безопаснее, но все-таки мне думалось, что в Крыму они смогут уберечь себя. Каждый раз, когда я думал об этом, я будто бы слышал ее голос, и Лида говорила о том, что с ней ничего не случится. Потом мне стало казаться, что будто бы при расставании я подсознательно знал, что она поступит именно так. Из Екатеринбурга я послал ей письмо на адрес тети Оли, где лишь для виду выразил свое недовольство, а в остальном говорил о любви и о тех мелочах, что произошли со мной в путешествии. Я описывал ей поселения, которые мне запомнились, и как мы ехали в вагоне, заполненном углем, о том, как видел волчью стаю за окном поезда. Если это письмо дойдет, то, возможно, она прочитает его, когда уже будет качать на руках нашу девочку или мальчика. Это дало мне вдохновение, и я даже написал пару легких стихов, совсем не соответствующих тому, что происходило вокруг.
По пути, скорее от нечего делать, чем из желания поделиться личным, я рассказал Луткову об отце, Фросе, моем брате и птичке. Я показывал ее ему, Лутков долго крутил игрушку в руках, удивляясь.
— Ничего себе, настоящее ювелирное украшение разобрано для народного творчества. С одной стороны это трогательно, с другой — есть в этом что-то анархическое и жуткое. Ведь они-то и там должны были понимать, что это дорогое украшение. Значит, это говорит немало о человеке, который это сделал.
— Смотри, видишь узор на грудке, мне кажется, что это именно сорока, а не ворона, к примеру. Их фамилия «Сорокины», я думаю, что автор хотел сделать нечто, символизирующее их род. А так как я нашел это в комнате, принадлежащей именно Фросе, то я думаю, что это сделала лично она или ее сын.
Лутков был заинтересован этой историей, однако же мою идею навестить их он не поддержал. До города назначения мы должны были сделать последнюю остановку, на станции при крупном селе. Лутков предполагал, что мы пробудем там пару дней, и я знал, что от этой станции можно за несколько часов верхом на лошади добраться до Птицевки.
— А что ты им скажешь?
— Познакомлюсь, узнаю об их судьбах, расспрошу, может быть, им нужна какая-то помощь.
— А какую помощь ты можешь им предложить в своем положении нынешнем?
— Сейчас разве что подкинуть немного денег. Но если не сейчас, то, может быть, я пригодился бы им потом.
— Но ты думаешь, им это нужно?