— Так чего тебе Птицевка?
— Я должен навестить Ефросинью Сорокину.
Он переглянулся со своими соучастниками, всадник хмыкнул.
— Какое совпадение, — достался с лошади женский голос. Они засмеялись, и я начинал постепенно прослеживать связь со словами Кузьмы, нужно было больше его расспросить о ситуации в этих местах.
— Вот уж действительно. А чего тебе, Ефросинья Сорокина?
— Я должен ей кое-что передать.
— Так ты передай ее сыну.
— Ты — Иван Сорокин? — спросил я, ожидая услышать их смех. Вместо этого парень приветливо мне улыбнулся.
— Он самый.
И я снова подумал, что сама судьба вела меня, чтобы отдать птичку вероятному ее хозяину. Я полез в карман пальто и достал птичку с рубиновыми глазами. Иван поднес фонарик к ней, чтобы рассмотреть, а потом передал фонарик всаднице.
— А я — Валерий Воронков, — сказал я, не в полной мере представляя, называла ли ему Фрося фамилию его отца.
— Валерий Воронков? — сказал он с радостным удивлением, будто бы действительно узнал мою фамилию. Иван протянул мне руку, чтобы пожать.
Тогда я в самом деле подумал, что все закончится хорошо. Я протянул ему руку, и в следующий момент после того, как наши пальцы соприкоснулись, он с неожиданной силой притянул меня к себе, и я услышал, как взрезается ткань моего пальто, а потом почувствовал острую боль в боку. Я схватил его за предплечье, но это не помешало ему протолкнуть лезвие дальше и провернуть в моем животе.
Мои пальцы разжались, я отпустил его руку, и птичка выпала из моей ладони.
Глава 3. Это мое
Кто такой Валерий Воронков, я понятия не имел, но, когда я вынимал из него нож, взгляд у него был донельзя жалостливый. Я бы мог даже расчувствоваться, да только он упал уже, и все-таки я подозревал, кто это был такой.
Мама сказала, что продала птичку какому-то пареньку, что был с тем гадом Трофимовым, опозорившим ее на всю деревню, причинив ей боль. Как я ни допытывался, она не называла его имя, да и Трофимова я узнал не от нее, ее доброе сердце хотело защитить даже этого сукина сына.
Я вытер нож о пальто Валерия Воронкова, а он все смотрел на меня своими округленными от удивления глазами. Сознания не терял, но говорить, видно, тоже было невмоготу.
— Хорошее же пальто, — сказала Варя с лошади.
Я запрятал нож и взял у Вари фонарь, чтобы подобрать свою сороку. Вот она вернулась ко мне, хорошая, удобно ложилась в руку. Я рассмотрел ее глазки-камушки, ее трехпалую подкову на шее, провел пальцем по резьбе, чтобы проверить, хорошо ли он с ней обращался, и не нашел ни одной лишней царапинки. Я мог похвалить Валерия Воронкова за это, но простить — нет, ведь он был с Трофимовым в тот самый день.
— Собака, — сказал я ему, потому что новая волна злости подступила к моему сердцу. Я снова вспомнил то ощущение, как держал мамину легкую ручку, помогая ей подняться с постели, и она вся казалась слабенькой, хиленькой, будто совсем невесомой, готовой отпустить свою душу от тела. Но она выкарабкалась, сильная, а этот гаденыш пускай теперь кровью истечет за свои грехи, пощады давать ему не стану.
— Вань, ты что сделал? Вряд ли он белый генерал, — послышался голос Сабира. Он выступил из темноты, я поднял фонарик, свет выхватил его черные злые зрачки. Пришлось осклабиться.
— Этот человек был с Трофимовым. Он работает на него, к тому же он забрал мою вещь, — я показал Сабиру сороку, — швырнув ей деньги, словно она нищенка.
Сабир цокнул языком и немного успокоился. Он не любил поливать землю кровью, да, впрочем, как и мы все, Сабир разве что чуть более.
— О безопасности все равно думай больше.
— Была бы пуля у него, так уже была бы моей, — сказал я, увидев, что Сабир собрался его обыскивать. Во внутреннем кармане пальто у того оказались документы и бумажник, Сабир показал мне, сколько там припрятано денег, и достал фотографию темноволосой напомаженной красавицы.
— Жена? — спросил я, Валерий Воронков издал какой-то неопределенный звук.
— Дай фонарик, — попросил Сабир, я протянул ему, — Он даже в сознании. Что делать будем?
Я задумался, моя мама выздоравливала долго и мучительно, поэтому не хотелось давать ему легкую смерть, пускай бы откисал дальше сам. С другой стороны, этот взгляд, полный непонимания и разрушенных надежд, задел струны моей тонкой души.
— Зачем же ты позволил на чужую мать руку поднять? — спрашивал у него Сабир с разочарованием в голосе, пока я думал. Следовало самому поговорить с путником, все-таки удивительно, как он сам попался мне в руки спустя два года после тех событий. Трофимова-то мне пришлось искать самому.