Тогда Евгений Платонович продал свое поместье и фабрику, оставил немного денег жене и сыну и большую часть средств пожертвовал церкви. В его семье были крайне недовольны таким решением, но он заверил их, что сделал это для их же блага, ведь богатство искушает. Он купил себе землю в наших лесах и построил здесь просторный дом, чтобы жить в нем отшельником и посвятить оставшуюся жизнь служению Господу нашему Богу. Евгений Платонович собирался вести аскетический образ жизни, однако дом купил себе большой на тот случай, если ему придется дать приют таким же людям, желающих отойти мирской жизни. Он собирался обеспечивать себя сам, хотя ранее никогда не работал на земле, поэтому засадил вокруг целый огород. Я узнал о нем в первые месяца его приезда и пошел с ним знакомиться. Тогда я был еще мальчишкой и мне все вокруг казалось диковинкой, а это история так подавно.
Я застал его за молитвами, и его облик меня тогда удивил. Когда мне говорили об отшельнике, я ожидал увидеть старца. В бороде же Евгения Платоновича не было ни одного седого волоса, глаза были живыми, блестящими, взгляд наполнен какой-то нездоровой энергией, и выглядел он опрятно и даже хорошо. Были в деревне мужики его возраста, тоже бородатые, но смотрелись они гораздо старше. Он молился громко и вслух, а когда увидал меня, его голос еще усилился. Я стоял и смотрел на него, ковыряя толстую ветку под ногой, и он обратил на меня внимание, только когда закончил.
— Давно ты здесь стоишь, и кто ты такой?
— Я — Ваня Сорокин, пришел знакомиться.
— А я — Евгений Платонович, но, если хочешь, называй меня старцем Евгением.
Мне не очень-то хотелось, ведь на старца он не был похож, поэтому я называл его по имени отчеству. Я не любил называть людей по отчеству, но тут так повелось.
В общем, Евгений Платонович был рад знакомству, и он тут же принялся рассказывать мне про свою жизнь. То, что он решил жить один в лесу и посвятить себя Богу, меня не слишком удивляло, бо́льшими чудесами мне показалась вся его история до этого, поэтому он стал рассказывать мне в основном о ней. Я слушал разинув рот. Евгений Платонович говорил, что у меня пытливый ум и я мог бы стать исследователем. Он мимоходом делился своими знаниями, пересказывал сюжеты романов, рассказывал о разных странах, политике, искусстве.
— Моисей был научен всей мудрости Египетской, и был силен и в словах и делах, — говорил он, когда я хвалил его знания. Меня это восхищало, было поразительно слышать, как он сравнивает себя с Моисеем.
Иногда он будто пытался свернуть нашу беседу и тогда он говорил:
— Пора и честь знать, нужно натаскать воды и приступать к вечерней молитве.
— Еще! Еще! Еще, пожалуйста! — говорил я и хватал его за руку.
— Дурно расстраивать чистое дите, — отвечал он и всегда оставался.
Однажды Евгений Платонович ходил знакомиться к нашему батюшке, тому, которого теперь замучили большевики, и тот его не одобрил.
— Время рассудит, — говорил батюшка о чистоте помыслов Евгения Платоновича.
Это стало ударом, Евгений Платонович сильно впечатлился и стал молиться так отчаянно, что даже не уступал мне в разговорах и перестал есть. Я несколько дней наблюдал, как он беснуется в молитвах, а потом пришлось варить ему суп и вталкивать ложку в его рот почти насильно. Постепенно разум его прояснился, и он снова стал рассказывать мне всякое.
Больше всего я любил слушать об Англии. Я тогда еще был игривый и после его рассказов представлял себя то надменным лордом, то внушающим надежды королем Артуром, то Ричардом Львиное сердце. Когда я забрал себе коня, я назвал его Мерлином, а сына хотел назвать Грегори, но теперь уж передумал.
Когда я со своими разбитными соколиками стал общаться теснее да заниматься всяким на лесных дорогах, то Евгений Платонович стал сам очень внимательно слушать мои рассказы. Порою он говорил:
— Ты лучше не кради, а потрудись, чтобы своими руками творить добро и иметь то, чем поделиться с нуждающимися.
Однако же я чуял, что ему нравятся мои рассказы. У меня было странное ощущение, что будь он моего возраста, расти он в моем окружении, то сам бы стал разбойничать вместе со мной. Евгений Платонович без самоотдачи меня ругал, однако иной раз мог и совет дать.
В общем-то мы стали хорошими друзьями. Другие жители окрестностей тоже иногда к нему ходили, он был рад со всеми поболтать, но за пяток лет его жизни о нем сложился образ больше как о человеке с причудами, чем как о мудром старце, и не торопились обращаться к нему за чудесами. Обычно народ ходил к нему, наоборот, из сердоболия, помогать советами да делом ему, как человеку, мало знакомому с работой на земле. Это они делали зря, потому что я вполне в этом помогал ему. Впрочем, был случай, когда он молитвами излечил боль в голове одной бабулечки, которая не отставала от нее несколько лет. Но это происшествие быстро затерло время.