Я сидел, проверял сумки, чистил сапоги да точил ножи. Варя качала рядом Васеньку в люльке, он наконец уснул. Я перевесил ее из комнаты Толика и Люды, совсем недавно там засыпала Шурочка. Люлька болталась на железном крюке в потолке, много лет назад она была повешена на нем для меня. Сон у Васеньки был плохой, что-то его маленького беспокоило, он просыпался часто. Это и женщины говорили, что спит он некрепко, да я и сам понял, ведь Шурочка росла тихой мышкой и плакала только от большой беды. Мама успокаивала Варю, что это у Васеньки в меня: я хоть и спал достаточно, но как просыпался, заливался криком на весь дом, коль сразу ко мне не подойти.
— Уснул крепко, — сказала она, только едва понизив голос; Варя, как животное, чувствовала все потребности своего ребенка, и если она считала, что теперь можно шуметь, то она была права. Она подошла ко мне.
— Ты поедешь выяснять, ищут ли тебя за убийство.
— Это, может, и не убийство вовсе. Так, нападение.
— А потом не вернешься ко мне сразу, ввяжешься в какое-нибудь дело.
— Бог его знает, как выйдет.
— Я знаю. И все же, не будешь долго возвращаться — не прощу. Пойму, что сердце твое не тоскует без меня.
— Сердце мое начинает тосковать только при мысли, что мне придется отойти от тебя хоть на локоток. Со встречи с тобой мы изо дня в день вместе, будто узелок между нами завязали. Вот смотрю в твои глаза васильковые, как у сына нашего, гляжу на светлые реснички, и уже затосковал, что не смогу их увидеть в любой момент. Я бы не поехал, да узнать все надо, да и соколики мои от рук отобьются, коль одни долго будут.
Варя выслушала мои слова стойко, не шевелясь. Затем сказала:
— Найдешь себе другую бабу — убью.
— Мне во всем свете никто не нужен, даже в Англии среди девиц в кринолине не найти такой красы, как ты.
Варя кивнула, однако не выглядела полностью удовлетворенной.
— Да, об этом, — сказал я, — в сундук на дно положил ружье и патроны. Коль придется стрелять — лучше сама, Никита если и умеет, то хуже тебя. Но до этого не доводи, коль что произойдет — лучше идите на уступки, я потом приеду и вместе разберемся. Коль будут рыскать по домам и забирать оружие — пусть Никита закапывает, а коль не будете успевать — отдавайте.
Варя согласилась. Мы обнялись, я долго нюхал ее волосы и все никак не мог оторваться от нее, потом подошел к сыну, дотронулся до его лобика и пошел обходить остальных.
Никита выслушал про оружие серьезно, отказываться от ружья не стал, но сказал:
— Иван, я чувствую, что после смерти Матвея, ухода Толика к большевикам я слабею. У меня остается полный дом баб, ты привел мне в дом свою жену и ребенка. Мы справимся, но знай — коль будешь знать, что беду приведешь в дом, лучше не возвращайся.
Я не обиделся. Я был благодарен ему, что он принял и мою жену. В общем-то я много денег принес в семью, и козу привел, и кур здоровых, свою плату в быт я внес. Но я понимал, что принять Варю без роду, гулявшую со мной по лесам, было для такого человека, как моя дядька, смелым шагом, и своей просьбой он лишь хотел позаботиться обо всех. Мы коротко пожали друг другу руки.
Мама, хорошая моя, крестила меня в дорогу, а Люда вышла во двор и качала головой, пока я седлал коня.
— Ой, пропадешь, пропадешь, — говорила она с плохо скрываемым злорадством. Я запрыгнул на коня и хлестнул поводьями, прогнав Мерлина прямо перед носом Люды.
Когда я встретился с Сабиром, оказалось, что он уже все разузнал. Валерий остановился у Кузьмы не один, он был с родственником. Когда я его вернул вместе с конем, то Валерий провалялся в бреду до утра, а на рассвете его родственник затащил его в первый проезжающий поезд в город. Этим же днем вернулся, порыскал по окрестностям, а на следующее утро уехал снова.
Наконец камень с души упал и отныне я и думать забыл про Валерия Воронкова. Вспоминал об этой истории иногда, только когда доставал свою сороку полюбоваться на нее.
Радость от рождения сына нужно было хорошенько отпраздновать, и мы вышли снова рыскать по дорогам. Там мы у честных путников разузнали весть, что некий Колчак устроил военный переворот и теперь называет себя верховным правителем России, а значит, диктатором. Раз так, то клювом нужно было больше не щелкать и организовывать целенаправленные диверсии на белую армию. Я спросил у Евгения Платоновича про Колчака, он вспомнил только, как слушал выступление его и его коллег с отчетом после полярной экспедиции и отзывался о нем скорее как об ученом. Сабир посмеялся над нашей неосведомленностью и рассказал, что Колчак был адмиралом, командующим морским флотом и безусловно уважаемым военным. Это было ничего, я думал, что и этому мы с народом покажем.