Сам я дома бывал не раз, ночевал по несколько дней. Васенька рос, он начал корчить рожицы, и в последний свой заезд Варя показала мне, что он может улыбаться, когда она к нему наклоняется. Я рассказал Варе, что снюхался с большевиками ближе, ей это пришлось по нраву, потому что нынешняя власть у нее шла бок о бок в голове с той, что была до революции, со всеми подобными землевладельцами, которых, она считала, нужно вешать.
Восстание было запланировано на конец декабря, и в условную ночь мы с Сабиром были на месте. Другие ребята ждали нас в засаде. Восстание уже началось в городе, мы должны были лишь его подхватить по условному знаку, вдалеке уже слышались выстрелы. Небо было темным, снег и звезды выбеливали ночь, недалеко виднелись огни станции. У меня было шальное настроение, хотелось поваляться в снегу, кинуться им в Сабира, но я терпел и скучал, ожидая условного знака.
Его не последовало, вместе этого со стороны станции к нам бежал человек, который на ходу закричал:
— Взрывай мост!
Мы быстро управились с взрывчаткой и подожгли ее на расстоянии. Все произошло так быстро, что ринувшиеся солдаты с другой стороны, услышавшие крики о взрыве моста, не успели ничего сделать. Только один из-них все-таки смог добежать до моста, но совершенно зря, потому вместе с ним он и сгорел. Мост взорвался в середине, и большая его часть проломила лед внизу под ним. Огонь озарил нас, лошади забеспокоились, и я громко свистнул.
— На станцию, проверим, что там! — громко скомандовал я, надеясь, что меня услышат. Все произошло слишком быстро и просто, мне хотелось продолжения.
— А в большевистских газетах напишут, что мост взрывали простые рабочие! — Сабир залился легким смехом, и я понял по его настроению, что он тоже жаждал продолжения.
— Может, с англичанами воевать будем! — крикнул я. Мне говорили, что английские интервенты находятся в городе, я все ждал встречи с ними, даже несколько английских слов знал от Евгения Платоновича, мог поздороваться, представиться и сказать до свидания.
— Гуд ивнинг, Англия! — я замахал рукой в сторону города.
На самом деле уже скорее был «морнинг», через пару часов должно было рассвести.
Новости были не лучшие: большевикам удалось взять тюрьму, освободить заключенных, но концентрационный лагерь чехи не позволили захватить. Войска стягивались по всему городу, и большевики отступили сюда к железнодорожной станции. Мост и пути были взорваны, но это помогло мало бы, стоило ожидать боя. Склад с оружием взят не был, но все-таки вооружены были практически все, имелись пулеметы и ружья. Я никогда не участвовал в большом бою, я горел желанием попробовать себя. Сабир поддерживал мой ажиотаж, несмотря на то что он рассказывал разные страсти про западный фронт, он будто бы соскучился по сражениям. Я спросил у своих, из десяти решили уйти только двое, остальные тоже оскалили зубы, готовые драться.
Я ездил среди бунтовщиков, грел уши о новости и вдруг разглядел среди них Толика. Он поддерживал костер, грел распухшие руки вместе с другими солдатами. Толик сам весь серенький — волосы, глаза, даже кожа с болезненным оттенком, спина узкая — плюнуть не на что, сидел тут в потертом тулупе, сгорбленный от винтовки за плечом, и казался еще большим воробушком, чем обычно. Я спрыгнул с коня перед ним.
— Эй, братец, не забыл, как звать меня? — я протянул ему руку, и он посмотрел на меня удивленно, будто увидел призрака. Так-то для него, видать, это и было, Сабир рассказывал, что мирная жизнь на войне иногда казалась очень далекой, будто произошедшей с ним в хорошем сне.
— Ваня?
— Вижу, не забыл. Значит, голова не дырявая. Здоров?
— Да все нормально. Ты что же, тоже к большевикам на службу поступил? — в его голосе послышалась надежда. Это мне польстило, не думал, что Толик хотел чувствовать единство со мной.