Он долго потом стоял передо мной, откашливаясь, потом его рвало, а лишь затем он смог выпрямиться и посмотреть на меня своими глупыми пьяными глазами. Так наклюкался, что даже не протрезвел от удушения.
— Свинья, — заключил я, — чего за жизнь свою есть предложить?
Я поразмахивал перед ним пистолетом. Он растерялся, стал по карманам рыскать, но денег его хватило бы разве что на ужин в этом самом кабаке.
— Мало твоя жизнь стоит. Говори, куда тебя поставили служить.
И эта трусиха нарушила честь белого мундира и выдала мне, что на днях его поставят в ряды сопровождения важных обозов, а что в них, он и не знает. А я сразу смекнул, что там оружие будет иль золото. Ходили слухи, что у Колчака якобы тут целый поезд золота, и я все думал, как бы это наверняка разузнать и добраться до него. Но оружие было бы только лучше, потому что я не за наживой охотился в первую очередь, а за головами. А если бы мне так здоровски повезло, что я добрался бы до Колчака, то за его золотую голову мог бы получить семь миллионов.
Контрольным вопросом я спросил у него, участвовал ли он в том бое, где я потерял Леху Евразийца, да сделал это так дружелюбно, будто бы ностальгирую по нему, и были мы с ним когда-то на одной стороне. Он на голубом глазу от всего сердце ответил: участвовал! И хоть оказалось, что он был в городе, а не на станции, я все равно, недолго борясь с ним, вздернул его на дереве. Потом, вернувшись в кабак и заказав себе выпить на дорогу, я подумал, что, может, и не стоило убивать его, вдруг вспомнят о бойце, который знал маршруты миссии, и сменят направление, но, видимо, его потеря осталась не столь важной.
Я поездил по деревням, всем захотелось узнать, что же там в обозах, и собрал всех своих людей на дорогах для засады. Даже Евгений Платонович увлекся планом, сначала он вздумал молиться за наши грешные души и тех, кого мы собирались свести со свету, но потом принялся давать советы о том, как все лучше организовать. Я видел, что ему жутко хотелось отправиться с нами, но в конце концов он поборол искушение, ведь не зря все-таки к нему Святой Антоний приходил когда-то.
Когда я рассказал Варе, она позавидовала мне. Вручив мне Васю, она схватила свой охотничий нож, всадила его в зазор между бревен, потом вскочила на моего нового коня Януса и промчалась круг вокруг деревни, да так быстро, что и я не всякий раз смог бы разогнать так лошадь. На том успокоилась, взяла у меня из рук Васеньку и понесла в дом нянчить. У меня на руках он замирал, будто пугливый зверек, а как у нее оказывался, так сразу ей улыбался и от радости что-то мяукал на своем.
Все прошло как по маслу, мы с Евгением Платоновичем спланировали все замечательно. Густой зеленый лес скрывал нас так, что мы стали будто бы его частью, словно дикие звери, мы сидели по кустам и выслеживали добычу. Деревья скрывали и два пулемета, имеющихся у нас на тот момент. Мы покидали гранаты, а потом стали палить из огнестрела со свистом и улюлюканьем. Солдат было больше нас, но мы так удачно провели первую атаку, что и в ответ палить почти некому оказалось. Пару человек моих были продырявлены пулями, но никто не смертельно. Мы быстро добили остальных, я даже сам не ожидал, что все так лихо пройдет. Из лесу мы вывели наших коней, заменили ими раненых и погнали обозы. На развилках мы подключали другие телеги и везли их в другие стороны, чтоб запутать тех, кто за нами следом кинется.
В этот раз по лесам и деревням рыскали долго, но мужики все осели по своим домам, в лица их никто и не знал, и пес кто разобрал бы, обычный ли это работяга или разбойник, тем более что и в деревне не всякий знал об этом. Потом мне сообщили, что мое имя всплывало, искали не кого-то там, а банду Ваньки Сороки, приходили в Птицевку, но снова поверили, что я как из дома уехал, так там и не появляюсь. Варе приходилось представляться женой покойного Матвея, а там уже по документам никто б не разобрался, успел ли он жениться до ухода на фронт иль нет, и чей тут ползунок качается в люльке, может, и Толиков. Соседи не выдавали, что я дома появлялся, отчасти боялись, отчасти новую власть тоже не любили. Солдаты угрожали, что коль узнают, что не выдали разбойников, они им всем тут покажут, но сами никого не угрызли: то ли добрые сердцем были, то ли боялись бунтов в не лучшие для колчаковцев времена.
Когда все утихло, Никита снова пытался меня прогнать. Он встретил меня у порога, когда я решил сунуться домой и громко топнул ногой.
— Да черт бы тебя побрал, когда же ты уже перестанешь сюда ходить!
Я видел, что он зол и готов надавать мне люлей, но я сам-то был не простак уже. Я положил ему руку на плечо и сказал примирительно.