Я стал расхаживать по балке, и вдруг происходящее вокруг меня успокоило. Город горел, но это явно было моей прихотью. Живых людей рядом не осталось, но весь смрад, скопившийся здесь от большой плотности населения, сгорал вместе со зданиями. А потом я увидел, что загорелась и моя балка, и я резко стал падать вниз.
Когда я открыл глаза, то увидел, что Евгений Платонович придерживает мою голову и подсовывает мне ко рту кружку с водой.
— Сабир вроде бы выздоравливает, и ты, ясен пень, тоже поправишься.
Я поблагодарил его за воду какими-то нехарактерными для себя смиренными интонациями и снова провалился в сон.
Мне снова что-то снилось, но я не запоминал, просыпался лишь с ощущением, что Россия — очень большая, а я в ней — маленькая букашка, либо наоборот —только я значимый, и на все остальные миллионы людей нашей такой большой страны мне наплевать. Иногда я вставал, когда становилось, наоборот, невыносимо жарко, но в основном меня знобило и большую часть времени я пролежал.
В очередной раз я проснулся оттого, что водой меня поил Сабир. Его лицо казалось бледным, даже будто с желтоватым оттенком. Перед ним стояло две тарелки с супом, и после того, как он меня попоил, он стал совать мне ложку с бульоном в рот.
— На, — говорил он, — мне лучше, теперь хочется отъестся за все дни, что голодал. А ты давай рот открывай, потом легче будет.
— Тоже мне, чего выдумал, — отвечал я, но ложку с бульоном принимал. В итоге, я словно, Васенька, повыплевывал все куски, которые были в супе, но выпил бульон.
Постепенно я стал приходить в себя тоже, и ко мне стали заглядывать и знакомые лица моих соколиков. Когда я уже сел на кровати, мне сообщили, что погибло пять из одиннадцати заболевших, и здоровые уже пытаются рыть могилы в замерзшей земле.
Потом мы еще какое-то время выхаживали Евгения Платоновича. Бог помиловал, тифом он не заболел, несмотря на то что самоотверженно выхаживал нас больных, но с ним случилась другая беда. Когда он ездил в город за лекарствами для нас, его там избили до полусмерти. Его сопровождал Макар и привез обратно полуживого. Я требовательно спрашивал, что случилось, но Евгений Платонович оказался не менее упрям. Он все отвечал:
— Человеческая природа зла. Убьет грешника зло, и ненавидящие праведника погибнут.
Разозлившись, что у меня не выходит получить ответ, я пошел спрашивать его с Макара. Он немного помялся, словно его рассказ был неловок, а потом все же сказал.
— В общем, на улице мы встретили двух мужиков, как по мне — двух бывших колчаковцев в гражданском, которые узнали нашего отшельника, знакомы были еще по Екатеринбургу. Но Евгений Платонович не пожелал с ними разговаривать и быстрее меня увел. Я как-то не придал этому значения, поэтому оставил его в аптеке, а сам пошел на рынок. Потом долго не мог его дождаться на месте, где мы условились свидеться, и пошел его искать. Нашел побитого, грязного в канаве, лежал там полуживой, а никто и не обращал внимания, видно, думали, что лежит там нищий или пьяница. Тогда он сгоряча рассказал мне историю, что тем господам он проиграл круглую сумму. Якобы тогда он продал свой дом и всякое имущество, но им так и не отдал деньги, а вместо этого скрылся из города и больше никто его не видел. В общем, есть у меня мысль, что на самом деле Евгений Платонович приехал в наш лес не из-за сильной связи с Богом, а потому что скрывался от карточных долгов.
Вот как. История с явлением Святого Антония мне нравилась больше, но она в общем не противоречила той, что он поведал Макару. Даже если так, я не стал уважать меньше Евгения Платоновича, он всеми силами старался служить Богу, и, если бы не алкоголь и грязный язык, порою он с этим справлялся.
Когда он смог снова более-менее держаться на ногах, то прочитал заупокойный псалтырь над могилами, держа книгу в дрожащих руках и втягивая ноздрями кровь, которая вновь пошла из разбитого носа на морозе.
Прождав еще несколько дней и убедившись, что больше никто не цепляет заразу и что на мне нет вшей, я отправился навестить дом. Варя взъелась на меня и не прощала мое отсутствие даже несмотря на мой тиф, будто бы я был сам виноват, что заболел. Я был уверен, коль я бы помер в бою перед тем, как обещал к ней приехать, она бы и тогда мне не простила. Обещания подарков ее тоже не задабривали.
Зато мама переживала за всех вместе взятых. Она обнимала меня и причитала: