— Мало напастей, так еще и болезнь чуть не сгубила моего несчастного сына. Но и лихорадку ты победил, все твоей беспокойной душе нужно с чем-то бороться.
Люда же, уже забывшая о том, что я спас ей Толика, снова злилась.
— Неудивительно, что у тебя был тиф. С кем водишься…
— Это с кем я вожусь?
— Сам знаешь.
— Ну уж нет, ну-ка говори.
— Отстань от меня, Ваня, — сдавалась она и спешила скрыться.
Потом вечером Варя молча показывала мне достижения Васеньки. Он сам стоял, держась за сундук, а когда Варя села напротив него, раскрыв объятия, он побежал к ней навстречу неловкими шажками, беззвучно раскрыв рот в улыбке. Она проделывала этот трюк с ним несколько раз, и в последнюю пробежку он все-таки упал, но перенес это стойко. Васенька остался лежать на полу и ждать, пока его поднимут, не пытаясь подняться, но и не выражая свое недовольство криком. Он вообще был молчуном, видно, в Варю, уже бегал, но еще не говорил и даже на своем лепетал мало.
Я тоже пытался потом проделать подобное, но Васенька побежал ко мне в объятия, только когда для привлечения внимания я достал сороку и повертел перед ним так, чтобы рубиновые глазки засверкали в свету, а трезубец на ее шее забился с шумом о шею. Васенька прибежал ко мне и надолго увлекся сорокой, рассматривал ее молча, но с любопытством. Пока я отвернулся, он вгрызся ей в хвост, и на нем остался след от его передних зубов.
Ночью после близости Варя все-таки оттаяла ко мне. Посмотрев на меня ласково, она сказала, что ждет еще ребенка, который родится, должно быть, в середине весны.
Через несколько дней я уезжал оттуда счастливый. За то время, что мы болели и я гостил дома, красные укрепили свою власть в Омске. Они активно искали сочувствующих бывшей власти и развешивали их по столбам. Мне нравилось, что все богатеи теперь делились своим имуществом с народом, радовался, что мои враги получают по заслугам, но в то же время новую власть поддерживать я не желал. Пока я определялся и размышлял, насколько сильно я буду против нее, но я знал, что начнутся новые гонения на церковь, а потом могут прийти и в богатые крестьянские дома и заново строить свое управление в деревнях.
Гладышев помог мне понять, что времени определяться у меня нет. Я не рассчитывал его найти в той деревне, где он раньше жил, ожидал, что тот уже распаковал свои вещички в городе, но нашел его именно там. Он вышел ко мне в буденовке со спущенными ушами и больше не скрывал свою красную звезду на ней. Гладышев, как всегда, улыбался при встрече и выглядел дружелюбно.
— О, Ванька, давно не слышно о твоих подвигах, — сказал он, протягивая мне руку. — Празднуем победу?
— А мне-то что праздновать вашу победу?
Он ответил невозмутимым бодрым голосом.
— Победу всего трудового населения, Вань. Думал, может быть, поэтому и притих.
— Ну уж не потому, что шлепнули. Смеешься надо мной?
— Да чего ж смеюсь? Вань, ты парень смелый, такие люди нам нужны. Хватит по лесам без цели скакать, пора становиться взрослее. Вступай в Красную Армию, займешься наконец по-настоящему тем, о чем ты грезил, — освобождением людей.
— А я не без цели скачу, она есть, товарищ. Вся армейская структура, даже та, что без чинов теперь, противна мне. Да и неохота мне под чужими идеями скакать. Не вступлю.
— Вступай, Ваня, так лучше будет.
— Это ж кому?
— Вань, я тебя знаю больше года, поверь, я желаю только хорошего тебе. Так что лучше будет именно тебе.
— А не вступлю, мне будет хуже?
Гладышев промолчал, лицо его помрачнело.
— Ваня, вступай, я тебя порекомендую.
— Так коль угрозу хотел сказать, то говори. Чего молчишь, говори, не таи.
Он покачал головой.
— Через три дня я еду в город, буду надеяться увидеть тебя здесь, вместе поедем.
Я разозлился, вскочил на коня, объехал кругом Гладышева, он и ухом не повел, выглядел расслабленным, видно, людей его было много рядом.
— Мне твоя красная армия уже осточертела, — сказал я, чуть свесившись с коня, а потом пустил Януса по дороге из деревни. Разговор с Гладышевым не предвещал ничего хорошего.
Вскоре я узнал, что из ближайших к городу деревень у крестьян прямо посреди зимы отобрали так называемые излишки зерна для нужд красной армии. Они называли это «реквизицией» и сообщили деревенским жителям, женщинам, старикам да детям, ведь мужчины все воевали там или сям, что это нужно, чтобы укрепить защиту их свободы. Подобное было и при временном правительстве, и даже до начала всех событий, но меня теперь это злило только больше, ведь большевики обещали беречь простой народ. Когда я ездил спрашивать народ в пострадавшую деревню, люд мне рассказал, что взяли терпимый объем, выжить можно, но некоторые жаловались и боялись, что протянуть до урожая будет трудно.