Как-то мне случилось поссориться с редкой бандой, которая не спешила объединяться со мной. Я хотел занять домики для жилья, которые присмотрели себе и они. Честно признаться, побуянили мы здорово, несмотря на то что я пошел говорить с ними один. Повезло, что они оказались не самые бесчестные люди, как могли бы, и выполнили свое обещание отпустить меня после разговора. То, что они позволили мне уйти, было условно, поэтому ноги пришлось уносить, пока они не передумали или нервы у них не перегорели, потому что наговорил я им множество нехороших вещей. Уходил я поспешно и без оружия, со связанными руками, и, пока шел пеший по толстому слою снега, все терялся в своих мыслях и думал, как бы им уши надрать при следующей встрече. Параллельно я все расшатывал веревку вокруг рук, то зубами ее тянул, то просто растягивал. Я знал, что она скоро поддастся мне, большой науки в этом было мало, но на своем освобождении от пут я сосредоточен толком не был. Через часок после наступления темноты меня должен был поехать искать Макар, но до нее было еще долго, а по уговору раньше никто из моих не должен был показываться тут. От своего возмущения я даже не мерз и не уставал идти по снежному покрывалу, и, как оказалось, оно затуманило мне глаз и ухо, потому что по сторонам я смотрел плохо и слышал не все.
Я задумался, поднимаясь по снежному склону, поэтому оказавшись наверху, очень удивился, услышав голос совсем рядом со мной.
— Подними руки, — голос был неприятный, а солдат с красной звездой, которому он принадлежал, только хуже. Неказистый, сутулый, с маленькими выпученными глазками и торчащими в разные стороны усами. Он наставил на меня ружье. Первым моим импульсом было кинуться обратно в овраг, да только ему стоило сделать пару шагов к краю, и у него была бы замечательная возможность расстрелять меня сверху.
— Ой, пусти мирного человека, чего пугаешь своим дулом, солдат, — сказал я, вмиг сделавшись дурачком.
— Так-так, а чего мирный человек по лесу бежит со связанными руками? — это сказал другой, оказывается, их было двое. Второй был чуть поодаль, видно, пытался развести костер, и теперь он подходил ко мне. У него был южный мягкий говор, лицо у него было острое, как крысиная мордочка.
— А чего б не бежать? Здесь столько бандитья, сами будьте осторожнее вдвое обыкновенного, это мой совет вам добрый.
— А ты документики-то покажи и беги себе дальше, — сказал первый.
Я быстренько соображал, в валенке у меня был припрятан нож, который у меня приглядели чужие разбойники, я мог бы разрезать веревку, а потом попробовать убить обоих. Но у них были ружья, поэтому, видно, это было невероятным пока. Я себя корил, что из-за злости не озаботился тем, чтобы развязать себе руки.
— Так откуда у меня документы-то, да здесь, в лесу. Я человек темный. Коль не нравится вам моя рожа — так отведите до деревни, там меня каждая собака знает.
— Да повезло, если твоя рожа нравится твоей родной матери, — сказал тот, что с крысиной мордочкой. — Только она вот кажется мне знакомой.
Мне не раз говорили, что мое лицо прекрасное, как у царевича, поэтому он разозлил меня своей глупостью. Я стал приглядываться к ним.
— Я б запомнил такие яркие лица, — сказал я все так же просто, по-дурацки, надеясь скрыть свою злость.
— А ведь, правда, знакомо, — поддержал усатый. — А ну-ка сними шапку.
Видно, если я их знал, то обидел не сильно, а то мое бы лицо лучше отпечаталось у них в памяти. Может быть, я нападал на красный отряд и этих не успел добить? Или вместе с ними в свое время боролся с белыми? Просто ограбил на дороге? Я медлил снимать шапку, и тогда второй прикрикнул меня.
— Делай, что тебе велели, пока не пристрелил к пням собачьим, как предателя Родины!
Лицо у него было злое, мог и не блефовать.
— Да чего это сразу пристрелить? Вы, соколики, должны народ, что на земле работает, защищать, а вы меня угрызать сразу вздумали, — я снял шапку.
Усатый цокнул языком.
— Он, точно. Кудрявый, черноволосый, с большим носом, который не портит его лицо, прямо как написано, так и оказалось без прикрас. Выглядит совсем молодо. Это Ванька Сорока как пить дать!