Так я ему и сказал в одной из наших бесед, что надежда — это то, что у него сейчас в самом деле имеется. Иван среагировал довольно резко.
— Никакая это не надежда. У меня есть вера, в первую очередь в себя, во вторую — абсолютное неверие в вас.
И Иван не врал, он выглядел так, будто бы все находится под его контролем, словно даже сам лес. Удивительной энергетики человек.
Когда мы грели бульон себе у костра, я решил снова попробовать с ним поговорить.
— Иван, я сейчас спрашиваю не для протокола, поэтому ваше право, отвечать мне или нет…
Он перебил меня.
— Да и будь для протокола, все равно право было бы мое, отвечать тебе или нет.
— Безусловно. Свобода выбора у человека есть всегда, даже в самых безысходных ситуациях. И все-таки я спрошу: как вышло так, что вы решили заняться разбоем?
— Как так вышло? Моя мать стала дважды жертвой власть имущих людей, а я рос практически без выбора, кем мне стать. У нас, крестьян, все одно, сын продолжает жизнь отца, а у меня даже такого не было. Вот ты, Осип, товарищ, не производишь впечатление, будто бы ты из низов. Разве я не прав, что ты не на своем месте?
Ему очевидно понравился мой вопрос, он оживился и заговорил бодро, будто совсем не устав от дороги. Вопрос он задал точный, меня всегда немного стыдило мое происхождение.
— Моя мать была из обедневшего дворянского рода, работает в бухгалтерии при заводе. Мой отец, родившийся от смеси грузинской и русской крови, служил в Тифлисе и погиб при исполнении. Первые годы своей жизни я провел там, но я их не помню, после смерти отца мать вернулась в родную Москву, и у нее всегда были средства, доставшиеся ей от мужа. Нужды мы никогда не знали, но жили по совести.
— А зачем же пошел к большевикам, коль всего хватало?
— Потому что идея всеобщей справедливости должны быть близка каждому.
— Только не выставляй себя тут как самого обделенного, — вмешался Федор, — у меня немцы всю деревню опустошили и отца моего, алкаша, убили, а у Бобылева мать всю жизнь полы драила на копотне и жила с ним в комнате, где кроме кроватей ничего не помещалось.
— Тогда понятно, чем вас заарканили большевички. Но что двигало тобой?
В этот раз меня прервал Бобылев:
— Вообще комиссар Журавлев задал тебе вопрос, почему ты разбойник, речь не о нем.
Мне показалось, будто бы этой болтовней Иван только хотел нас запутать и выяснить что-то о нас, потому что он тут же вернулся к теме беседы.
— Потому что я ненавидел так называемых белых. Они пришли самозванцами в мои земли и, хотя и являлись русскими, они были далеки от моего образа жизни, поэтому я их выгонял. Убивая. Красные были не сильно лучше, но они, как и любая власть, забирали у нас свободу. Потом я возненавидел их больше, искренне, когда они пытались прикончить меня и убили моего лучшего друга.
— Вы говорите о большевиках как о чужестранцах. Но ведь это те люди, которых выбрал народ.
— У тебя идеалистичное представление о народе. Народ выберет того, кого надо, а жить будет, как он хочет. Васька слушает да ест, слышал такую пословицу?
— Да, это цитата из басни Крылова, — Иван кинул на меня злой взгляд, я вовсе не хотел, чтобы это выглядело как замечания, поэтому поспешил продолжить: — так чего же хочет народ по-вашему? Грабить путников в лесах и подрывать поезда?
Он вдруг по-плутовски заулыбался, будто говорил, что он, что народ хочет убивать таких, как я. Но ответил на совершенно другой вопрос.
— Одни унизили мать, забрали в армию кузена, где он погиб, ранили другого. Вторые убили друга, объявили на меня охоту, выгнали меня с моей земли, забрали пищу у моих земляков и разделили мою семью окончательно. Всех ненавижу, общество должно не иметь верхушки, оно должно строиться на взаимопомощи, может быть, взаимовыгоде.
— Это идиллия. Те, кто стоят в управлении нашего строя, безусловно несут функцию не властвующую, а направляющую. Но вы мне скажите, разве так называемая «охота» на вас не была объявлена лишь потому, что вы совершали преступные действия?
Мне вовсе сейчас не хотелось обвинять Ивана, поэтому я старался смягчить интонации, мне было просто любопытно понять его. Мне казалось, что если разгадать таких людей, как он, то в будущем можно не допустить, чтобы злость брала верховенство над судьбами людей. Он поднял на меня взгляд, щупал глазами, будто бы тоже пытался выяснить, что я за птица такая.