— Так значит, здесь проживают потворщики вашей преступной деятельности?
— Ни одного преступника среди них нет! Они лишь предоставляли кров путнику. Вот собака же ты какая, нельзя с тобой по-человечески поговорить!
Мне самому стало жаль, что я испортил тон нашей беседе, с непростым характером Ивана вернуть его теперь будет нелегко. Так как терять было больше нечего, я решил остаться на выбранной линии.
— Тогда давайте поговорим о настоящих разбойниках. Скажите мне, где находится основная ставка вашей банды?
Он снова хмыкнул.
— На Кудыкиной горе в Тридесятом царстве за семью замками.
Я заранее понимал, что наш разговор никуда не приведет. Даже если бы я его пытал, я был уверен, что слышал бы в ответ одни оскорбления. В Омске его все равно могут активно допрашивать, и это было грустно, что человека станут пытать без какой-либо пользы. Конечно, если бы его удалось разговорить, то все это бы имело смысл, но я не верил в успешность. Для проформы я все равно продолжал задавать ему подобные вопросы, но все они не получали нужных мне ответов.
Весь дом уже спал, а мы все еще разговаривали. Через несколько часов начнет рассветать и нам нужно будет двинуться в путь, поэтому беседу нужно было срочно сворачивать. Напоследок я задал ему вопрос.
— Иван, а что вы будете делать, когда освободитесь? — я намеренно решил ему подыграть в его уверенности о лучшем исходе для него.
— Перережу всех собак, восстановлю справедливость и всем отомщу, кому надо, и стану жить с женой и воспитывать наших чудесных детей. Когда они чуть подрастут, построю корабль и поплыву завоевывать английский трон. Буду править. А в самом-самом конце обернусь сорокою и улечу за море.
— На Родину?
— Птичье место, не глупи.
— Я совсем ничего не понимаю. Но нам пора спать.
Он пожал плечами, улегся на скамью и, казалось, сразу заснул.
А я так и не смог сомкнуть глаз, если я и проваливался в сон, то неглубоко, не прекращая мыслить. Я думал о том, что враг должен быть беспощадно уничтожен, стерт, что его нужно выкорчевать, чтобы следа от него не осталось, одна только яма. Я думал то же, что и генеральная линия партия, любой истинный коммунист, и гордился этим. В этом деле я был порою излишне мягок, попавши под влияние обаяния Ивана, но я имел и свои моральные устои. Я был против лишней жестокости без необходимости и старался с уважением относиться к чужим жизням, даже если собирался их прервать. На службе я не раз сталкивался с перегибами, но никогда их не понимал. Но не переборщил ли я со своим доброжелательным отношением к этому пленному? От этого не было никому вреда, но большую пользу, чем сейчас, я едва ли смог бы принести, ведь я был уверен, что допрашивать силовыми методами воздействия нашего врага бессмысленно.
Личное — предательство общественного. Завтра я доставлю Ивана в город, где его судят по справедливости за все его многочисленные преступления.
Дело станет показательным, на его приговор должен собраться народ. Что будет тогда с его звериной убежденностью в собственную непобедимость и удачу? Угаснет ли она? Он испугается? Может быть, он явит нам совершенно гамлетовский страх смерти? Или так до самого конца будет думать, что ни одна веревка не справится с его шеей или он обернется птицей и улетит от всех нас?
Момент, когда ему станет страшно, вызывал во мне беспокойство, отчасти даже ужас, я не мог представить его. Я знал Ивана всего несколько дней, может быть, я не так хорошо успел понять его, но казалось, что я хорошо его изучил, чтобы увериться в то, что страха никакого я не увижу. Может быть, на эшафоте это будет непонимание? Обида, что он все-таки не Божий любимец, по крайней мере теперь?
Мой взгляд блуждал по темным очертаниям комнаты в тусклом свете из окна, там снова падал снег. Может быть, так называемая удача снова будет на стороне Ваньки Сороки, и снега наметет так много, что мы не сможем уехать. На стене над скамьей Ивана висел веник из сухих трав, отчего-то мне казалось, что его повесили от сглаза, хотя я в этом совершенно не разбирался, но Иван лег так, чтобы его голова была ровно под этой композицией.
Когда рассвет начал заниматься, я растолкал Ивана и сообщил, что после завтрака нам нужно будет двигаться в путь.