И Катрин всеми фибрами души хотела оправдать доверие и надежды любимого человека, считала себя не вправе его подвести. Измученная, на пределе сил, Изабелла споткнулась, но молодая женщина поддержала её твёрдой рукой.
— Крепитесь, матушка! — сказала она еле слышно. — Ради него! — за этими словами последовало то, что Катрин приобняла свекровь, получив от неё такой же ответ.
Старая дама, сделав над собой героическое усилие, расправила плечи и подняла голову. Две фигуры в чёрных траурных одеждах двинулись вперед по залитой солнцем дороге, над которой щебетали птицы, безразличные к трагедии, что должна была свершиться. За женщинами следовали Кеннеди с обнаженным клеймором в руках и старый Жан де Кабан, опиравшийся на трость и с трудом переставлявший больные ноги.
Замыкали процессию Сара с малышом Мишелем на руках и Готье. С безмолвием призраков, с абсолютно каменными лицами, они шли к церкви, и в перерывах между зловещими ударами колокола можно было услышать негодующий стук их сердец. Только преданного Арно гасконца, Фортюна, не было с ними. Бедный малый, не в силах перенести столь безжалостного несчастья и предстоящего святотатства с отпеванием вызывающего у него уважение и восхищение человека, отказался идти на заупокойную мессу и заперся в кордегардии, желая в одиночестве оплакать своего господина и его печальную участь.
Уже подходя к церкви, Катрин заметила серую толпу крестьян. Все они боязливо жались друг к другу, откровенно боясь переступить священную обитель, порог Господнего дома, считая церковь осквернённой присутствием прокажённого. Столпившиеся неподалёку от церкви крестьяне шептались между собой, что по окончании мессы надо будет воскурять благовония, окропить церковь святой водой, дабы изгнать из неё нечистый дух. Все они, мужчины и женщины, старики и дети, стояли на коленях в пыли, преклонив голову, и пели глухими голосами погребальный псалом, а колокол часовни звонил неустанно, словно бы сопровождая пение зловещим аккомпанементом.
— Господи! — прошептала Изабелла. — Господи, дай мне силы! — дрогнул и надорвался её голос от подступивших к горлу слёз, которые несчастной матери предстоит пролить по своему единственному, оставшемуся в живых, сыну.
Катрин не была бесчувственным куском деревяшки, потому она не нуждалась в поднятии чёрной вуали с лица свекрови — угадав скрытые этой вуалью от посторонних глаз слёзы.
Крепче обняв Изабеллу и держа её под руку по-прежнему, Катрин решительно уводила пожилую даму за собой. Лишь ценой волевого усилия, с большим трудом сдерживала она рыдания, разрывающие грудную клетку, до щемящей и ноющей боли в сердце. Катрин ускорила шаг, чтобы поскорее пройти те несколько туазов, что отделяли их от входа в церковь. На коленопреклонённых крестьян она даже не взглянула. Их страх вызывал у неё отвращение и одновременно будил гнев. Она не хотела их видеть, а те исподлобья смотрели на закутанную в вуаль женщину, про которую говорили, что нет прекраснее её во всём королевстве, и которая, казалось, приняла на свои плечи все скорби мира.
Катрин внутренне немного корила себя за то, что испытывает к этой серой массе крестьян отвращение и гнев — все эти люди опасались за себя и за свои семьи, но ничего не могла с собой поделать и не могла себя заставить вырвать из себя эти два всколыхнувшихся в её душе тёмных чувства.
Пока все они были готовы проститься со своим сеньором и похоронить его живьём для всего мира, Катрин беспощадно терзала свой разум попытками придумать хоть какой-то выход из ситуации. Если возникнет нужда — хоть из-под земли достать для дорогого ей человека самых лучших докторов, перевернуть вверх дном весь этот равнодушный к её боли мир.
Даже пойти на то, чтобы заложить свою душу Люциферу — если в обмен на эту добровольную жертву можно было бы спасти супруга от медленной и мучительной смерти, когда больные проказой люди гниют при жизни, презираемые и отверженные обществом.
«Но что, если это всё-таки не проказа, а нечто другое? Ведь может быть так, что мы все ошиблись? Арно мог ошибиться, Сара, мадам Изабель, я сама — ведь никто из нас никогда не учился врачебному делу! Это может быть что угодно. Почему именно проказа?! Что-то я не припомню у Изабеллы или Арно, у Сары, у себя самой — годов учёбы на врача в лучших университетах и патентов!» — исполненная внутреннего бунта мысль упрямым набатным колоколом билась в голове Катрин, как разъярённый тигр в тесной клетке.