«Надеюсь, на рынке я смогу найти что-нибудь, подкрепить силы нам всем», — размышляла молодая женщина, почти бегом держа путь к маленькому рынку.
Ей поистине повезло. На рынке ей удалось по довольно небольшой цене купить на всех орехово-изюмной смеси, немного яблок и сушёного инжира, ржаной хлеб, даже корзину — куда она уместила купленные продукты. В маленьком трактире она приобрела свежепожаренное мясо барашка, которое ей завернули в бумагу. На всю компанию Катрин прикупила деревянные тарелки и маленькие кружки с молоком в большой бутылке, закрытой деревянной пробкой.
Этого, как надеялась молодая женщина, должно будет хватить на всех пятерых. Совершенно довольная удавшимся походом за съестным, Катрин вернулась к тому месту, где оставила своих близких дожидаться её.
Сара и Готье по очереди нянчили маленького Мишеля, который выражал своё недовольство долгим отсутствием с ним мамы тем, что проверял на прочность свои лёгкие и уши бабушки и отца с Сарой и Готье. Мадам де Монсальви-старшая старалась унять своего внука, баюкала колыбельными, укачивала, очень тихо и ласково с ним говорила, бережно прижимала к себе завёрнутого в пелёнки малыша.
Несмотря на всеобщие ласку и внимание, на чистые и сухие пелёнки, Мишель не переставал выражать своё неудовольствие в громом крике и плаче. Арно больше не делал попыток сбежать обратно на собственное отпевание, которое было сорвано коварным планом Катрин с истерикой и хищением чужого оружия, пришедшим ей в голову спонтанно.
Только теперь молодой мужчина с горечью и тоской смотрел на то, как его мама, Сара и Готье занимаются заботами о Мишеле. Для Арно, считающего себя безнадёжно и необратимо больным проказой, стало настоящей пыткой, мукой Тантала то, что он не может взять на руки и успокоить своего ребёнка, осторожно прижать к себе, не может обнять родную мать и близких друзей, никогда больше не сможет быть рядом с Катрин и жить с ней отпущенные ему годы на земле как супруг… Если он не хочет передать жене и сыну, родной матери и близким друзьям свой страшный недуг. Только об одном он молча, про себя, молился — пусть ему не суждено жить среди дорогих его сердцу людей, лишь бы у них всё складывалось благополучно, даже если он никогда не сможет быть рядом с ними.
«Лучше мне поставить крест на себе, похоронить живьём себя — чем утянуть любимых и дорогих людей за собой!» — так размышлял Арно, всё ещё не избавившись от своего состояния апатии и прострации.
— Мои дорогие, у меня хорошие новости! Я купила нам всем немного вкусностей — подкрепить силы! — ободряюще воскликнула Катрин, усаживаясь на скамью рядом со свекровью, качающей на руках Мишеля.
Пожилая дама никак не могла оторвать взгляд от своего внука, восторгалась тем, какой он красивый, какие у него не по-детски серьёзные голубые глаза, какие чудные волосы цвета золота — как у Катрин или как у покойного тёзки и дяди маленького Мишеля.
— Матушка, Мишелем займусь я. Вам нужно поесть, — Катрин тем временем раздала всем тарелки с кружками. Кружки наполнила молоком и разложила по тарелкам еду. — Арно, хватит там в одиночестве сидеть. Иди поесть со всеми, — сменились оттенки ласковой кротости спокойной и заботливой властностью.
— Ты это сейчас так пошутила неудачно? Хочешь, чтобы я всех вас заразил? — отозвался горько со своего места Арно, метнув на Катрин болезненно грустный взгляд.
— Катрин, моя девочка, я пока позабочусь о Мишеле, а ты поешь по-человечески и вправь мозги на место моему сыну, — предложила свекровь свою помощь Катрин с малышом.
— Мама! И вы туда же! — скорбно возмутился Арно.
— Поговори мне тут! Всю душу мне и своей жене вымотал! Жена сказала твоя — лечиться, значит, лечиться. Никаких лепрозориев! Катрин чаще слушай. С логикой из вас двоих всё хорошо лишь у неё, — буркнула Изабелла, качая на руках немного уставшего капризничать Мишеля.
Катрин всё же высвободила из плена платья грудь и приложила к ней забранного у свекрови ребёнка. Малыш принялся жадно пить молоко из груди матери, серьёзно взирая на неё своими большими голубыми глазами, иногда он довольно кряхтел, щупал крошечной ручкой грудь Катрин и этой же ручкой тянулся к её лицу. Катрин склонялась чуть ниже к Мишелю, ласково с ним говорила, бережно касалась губами его маленькой головёнки — покрытой золотыми волосиками, уже начинающими виться. — Мой маленький, какое же ты чудо, какой ты красивый, моё счастье, — шептала она с нежностью сынишке, выпустившему её сосок, и теперь жалобно похныкивал, трогая Катрин ладошкой за грудь. — А, так ты не наелся, мой бедняжечка? Аппетиты у тебя непомерные? — с ироничной нежностью шептала Катрин сыну, приложив к другой груди, и удобно его устроив для кормления. Желания своего сына Катрин поняла правильно, так что малыш Мишель, захвативший сосок матери, больше не имел причин быть недовольным, продолжая свою трапезу. И по-прежнему его не по-детски серьёзные голубые глаза внимательно изучали склонённое над ним лицо ласково улыбающейся ему Катрин.