– Не скучноват! – Глаза Лайзы сверкнули от возмущения, – С ним беседовать… интересно! А тебе любой человек, не говорящий только о лошадях, урожае и… о навозе, скучен.
– Молодой человек интересуется твоей сестрой, – уточнил Джорис серьезным тоном, одновременно подмигивая сыну.
– Лайзой? – скептически уточнил Аренд, застыв с сидром в руке в оловянной кружке.
– Сестре исполнилось шестнадцать. Вполне естественно – молодые люди интересуются ею, – резко возразила ему Кэтрин.
– Лайзой? – переспросил он снова с не меньшим недоверием.
– Так уж получилось – она привлекательная молодая женщина, – насмешливо пояснила мать, – пора уже думать о мужчинах и замужестве.
Аренд, поперхнувшись глотком сидра, выплеснул его прямо на стол. Когда стол был вытерт, а извинения брата приняты во внимание, Лайза заметила предупреждающий знак отца.
Ей и самой не хотелось, чтобы их встречи проходили под неусыпным оком семьи. Несколькими днями позже Джорис отправил Амоса в город с каким-то поручением, и она переслала со слугой записку в дом преподобного Теобальда Кордуэлла.
«Дорогой Филип, – написала она наконец после получасовых размышлений и нескольких неудачных попыток. – Если вы решитесь покататься верхом как-нибудь утром, то найдете Прекрасную Девочку и меня на Ривер-Роуд под большой ивой, недалеко от старого голландского кладбища».
Уже следующим утром он приехал туда пораньше и бросился к ней так стремительно, что, соскочив с Прекрасной Девочки, Лайза почти упала ему на руки.
На какой-то момент показалось, что Филип собирается отступить назад, но тут их глаза встретились, он обнял ее, ее руки потянулись вверх, обвились вокруг его шеи, губы соприкоснулись – сначала робко, будто пробуя друг друга на вкус, и, наконец, без дальнейших экспериментов, получился поцелуй. За первым последовал второй, третий. И еще, и снова еще.
Филип первым освободился от объятий и заговорил прерывающимся, хриплым голосом.
– Мисс Лайза, прошу… умоляю простить… Так сожалею.
Губы Лайзы задрожали.
– Сожалеете? Вам не понравилось?
– Бог простит меня, конечно, понравилось. Но что-то нехорошо… воспользоваться вами, чтобы… чтобы… Грешно. Боже мой! – Затем повторил смущенно: – Конечно, понравилось.
– Тогда не сожалейте, – мягко попросила Лайза. – Вы не воспользовались мною. Я сама хотела, чтобы вы поцеловали меня. – Она придвинулась ближе к нему и со своей обычной импульсивной честностью сказала, подняв к нему лицо: – Мне тоже понравилось, Филип. Поцелуй снова.
ГЛАВА 3
В последующие четыре дня они встречались ежедневно, с каждым разом поцелуи становились более долгими и страстными, а следовавшие за ними извинения Филипа – соответственно более длительными и пылкими.
Затем два дня подряд шел дождь, и они не встречались. На третий день Филип уже оставил надежду увидеть ее, уселся на свою жалкую лошадку, чтобы вернуться в город, как увидел Прекрасную Девочку, приближающуюся легким галопом.
Он недоверчиво рассматривал Лайзу, соскочившую с лошади и спешившую к нему: рубашка с широкими рукавами из грубой полушерстяной ткани и домотканые бриджи для слуг, перехваченные в талии широким кожаным ремнем с матросской пряжкой, осязаемо подчеркивали, как никогда раньше, ее живот и ноги, округлость бедер. Во время поцелуя его руки опустились вниз и прошлись по бедрам, круглым упругим ягодицам. Филип глухо застонал, а Лайза, отступив назад, удивленно глядела на него.
– Что-то не так? – наивно спросила она. Капли пота выступили на лбу Филипа.
– К чему такая одежда?
– Помогала Авессалому чистить конюшни, – беззаботно ответила Лайза. – Понадобилось бы слишком много времени, чтобы пойти в дом и переодеться. Не думала, что будешь возражать, – добавила удивленно, впервые задумавшись над тем, какое впечатление производит ее мальчишеская одежда на любого чувствительного мужчину.
Отца, Авессалома, Амоса, Аренда? Нет, на них, конечно, никакого. Но на Филипа?..
Теперь, возбужденная своим грешным желанием, девушка не могла удержаться от искушения проверить его реакцию, выставив себя напоказ.
А реакция обернулась бурей, о которой можно только мечтать: лицо в испарине, потные руки, дрожащее тело. Поцелуи более ненасытные, нежели обычно. Настойчивые. Почти грубые объятия и хриплый шепот.
– Разреши прикоснуться к тебе, Лайза. Хочу прикоснуться.
– Ты и так касаешься, – подтвердила Лайза, а его руки совершали путешествие вдоль всей ее спины и намного ниже, гладили волосы, ласкали лицо и шею, сжимали плечи.
– Нет, я хотел сказать… святой Иисус, должен прикоснуться к тебе, – почти простонал он, шаря руками по передней части ее рубашки, что сделало понятными его намерения.
На какую-то долю секунды она окаменела от возмущения и гнева: как смеет кто-либо, пусть даже Филип, дотрагиваться до такой интимной части ее тела! Однако шок продолжался недолго, гнев испарился.
Почему руки, недоумевала она, гладящие грудь, поднимающие ее большими пальцами вверх, все эти поглаживания, прикосновения, ласки так подействовали, что у нее пересохло во рту, грудь судорожно поднималась, а ноги так дрожали, что еле удерживали ее. И к тому же эта ужасная боль между ними… О, небо! Так вот почему после непродолжительной кокетливой игры кобылы с такой готовностью уступали жеребцу по кличке Вспышка Молнии, гордости Ван Гулика.
«Но мне-то нельзя уступить моему жеребцу», – решила Лайза и последним усилием воли оттолкнула Филипа от себя.
– Надо ехать. Мама хочет, чтобы мы вместе навестили семью нашего арендатора Йохансена. У них только что родился ребенок. Конечно, у миссис Йохансен. Мальчик, – бормотала она. – Первенец после четырех девочек. Можешь представить, как все взволнованы.
Подтянувшись, она поймала нижнюю ветвь гигантской ивы, в течение нескольких секунд висела в воздухе, ничуть не беспокоясь о том впечатлении, которое производит на юношу ее ясно очерченная фигура, затем спрыгнула в седло.
– Приедешь завтра? – настойчиво спросил Филип, дотронувшись до ее руки, державшей уздечку.
Внутренний голос шептал – не следует… Но все еще не проходило ощущение его руки на груди, восхитительно возбуждающей. Усевшись в седле, снова почувствовала странный горячий трепет какого-то смутного желания, а какого – не понимала. А он стоял там, как всегда божественно прекрасный, с волосами, позолоченными солнцем, напряженным взглядом голубых глаз, умоляющих… требующих… обещающих.
– Приеду завтра, – пообещала Лайза, затем развернула Прекрасную Девочку и пустила ее галопом по направлению к дому.
Воспитанный в духе приверженности к условностям, Филип неодобрительно отнесся к ее мальчишеской одежде, но тем не менее почувствовал глубокое разочарование, когда на следующий день обманулся в ожиданиях: все восхитительные изгибы и впадинки нижней части ее тела, которые его жаждущие руки обнаружили и обследовали, были теперь скромно спрятаны под благопристойным корсетом и тяжелой тканью многоярусной юбки, на виду осталось только то, что располагалось выше талии.
Прикоснувшись однажды к запретному плоду, Филип нехотя вернулся к почти неинтересным целомудренным поцелуям, и после трех или четырех попыток не терять рассудка довольно грубо уложил ее на одну руку, а другой принялся расшнуровывать корсаж.
Все произошло слишком быстро.
– Филип, я… не… Нет, пожалуйста, – молила Лайза дрожащим голосом, но ее грудь, уже освобожденная от шнуровки, полностью открылась, дав простор не только нетерпеливым пальцам, но и губам тоже. Она не противилась, не сопротивлялась, когда очутилась рядом с ним на траве под ивой. Как во сне, прижалась к нему, разрешив его рукам вести любовную игру, испытывая счастье от нежных и любящих прикосновений… Но вдруг…
Повернув ее на спину, он руками забрался к ней под юбку, прошелся вдоль ее ног, а затем, совершенно неожиданно, руки оказались между ними.