-
Мы сидели в гостиной все вместе: дядя Вернон читал газету, попутно комментируя самое интересное, Дадли смотрел телевизор — да, ему все же разрешили за хорошее поведение и неплохие результаты внезапной диеты; я сидел на полу, а тетя Петуния расчесывала мои волосы, разбирая их на тоненькие прядки.
— Расскажите мне о бабушке, — попросил я.
Удивительно, что о родителях я знаю мало, но о бабушке и дедушке не знаю вообще ничего. То есть вообще! Даже имен не знаю.
— Мою маму, твою бабушку, звали Элис. Она была очень доброй и понимающей женщиной. У нее всегда, сколько я ее помню, были длинные черные волосы, которые она укладывала в высокие сложные прически, но по выходным, почти до самого обеда, она распускала их и ходила так по дому, а мы с Лили бегали за ней по пятам и любовались. В детстве мы думали, что мама наполовину русалка, — хихикнула тетя. — Даже когда врачи сказали, что ей необходимо их обрезать, мама не сдалась. Сказала, что уж если ей суждено умереть, то пусть так и будет, но с волосами она не расстанется. А потом у нее случился инфаркт и она умерла. Ей было сорок пять лет, отец умер через два месяца — не выдержал. Очень уж он ее любил.
Интересно, если он так любил ее, то почему они разошлись? Да еще и так, что впоследствии она зачала от другого? Хотя, может, Элис не любила своего мужа.
— Как звали моего деда?
— Метью Эванс. Он был старше мамы на десять лет и работал хирургом. А познакомились они, когда мама попала к нему на операционный стол с аппендицитом. Вся его жизнь прошла на работе. Он все время был там, со своими пациентами. Бывало, что его среди ночи забирали из дома для очередной сложной операции. Когда я была маленькой, я помню, что они часто ругались, но потом это резко закончилось, и она стала какая-то спокойно-отстраненная. Даже когда отец приходил с работы она не шла встречать его, а молча накрывала стол, приносила газету, мыла посуду. Почти вся ее жизнь состояла из меня и Лили. Она очень хорошо готовила. Особенно хорошо ей удавалась яичница — такой вкусной я больше нигде не пробовала. Из рук мамы вся еда самая вкусная, жаль, что тебе не удалось попробовать, — сказав это, тетя погладила меня по голове и поцеловала в макушку.
Очень милый жест, прям материнский.
— Все, готово! Если хочешь, я могу заплести их, — предложила тетя.
— Нет, не надо, — ответил я.
Еще чего не хватало — с косичкой ходить. Как только я поднялся, зазвонил телефон. По старой привычке я ответил на звонок, почти не задумываясь. Голос, который я услышал в трубке, вогнал меня в состояние ступора.
— Гарри, с тобой все в порядке?
— Да, — ответил я немного на распев.
— Слава Мерлину!
— Зачем ты звонишь, ты ведь знаешь, что со мной сделают Дурсли, если узнают?
— Просто ты не пришел в кафе, не ответил на письмо и вообще все о тебе беспокоились не только я! — с другой стороны трубки уже слышались обвинительные нотки.
— Гермиона, со мной все в порядке, правда. Не нужно мне звонить и писать тоже не нужно. Не обижайся, но до конца каникул я хочу побыть один и подумать над всем, что происходит в моей жизни. Хотя признаюсь честно — мне тебя очень не хватает.
— Я тоже скучаю, Гарри. Извини за беспокойство. Увидимся в школе.
— Пока, — попрощался я и повесил трубку.
Это был странный, очень и очень странный разговор. Я еще с минуту смотрел на трубку аппарата, прежде, чем положить ее, вслушивался в приглушенные гудки, будто ожидая от них пояснений. Что это было? Неужели она догадалась? Она так смотрела на меня в кафе, будто узнала, кто скрывался под маской. Гермиона всегда была умницей, но разве можно было узнать в этом странном парне меня? Нет, не думаю, хотя она выдает такие логические выводы, что порой ум за разум заходит. И что интересно — ошибается она редко.
— Гарри, с тобой все в порядке? — спросила тетушка.
Я кивнул, мол «Да, все в порядке». Наверное, этот разговор должен был ободрить меня, придать сил и уверенности в том, что она уж точно настоящий друг, но отчего-то на душе стало гадко-пригадко. Я откровенно заигрался во всех этих николовских штучках. Зацепился за возможность стать сильнее и могущественнее, и забыл о том кто я. А кто я? Подросток, сирота, герой. На самом деле героем была моя мама, а я просто не умер, благодаря ей. В этом и заключается все мое геройство, а остальные мои приключения это так, чьи-то хитро вымудренные партии, а не мои заслуги. Я всегда играю роль меча в чьей-то руке, разящей зло в любом ее проявлении. Даже сейчас я не более, чем оружие. Может, я просто ни на что больше не гожусь?
-
Дадли ушел в мясную лавку, дядя Вернон на работу, а тетушка за покупками. А я остался наедине со своими мыслями. Я лежал на кровати, тупо пялился в потолок и размышлял о своей жизни. Все не заладилось с самого моего рождения, наверное, еще даже до зачатия… Глупо с моей стороны надеяться на благополучный исход моей жизни. Все мое существование подчинено служению свету и добру, никто не хочет понимать того, что я обычный мальчик, который хочет просто жить. Как же я неистово задолбался! Уехать бы на необитаемый остров, чтобы все оставили меня в покое и сами сражались со всевозможными темными магами и прочей шушерой. Феликс лежал где-то в районе моей головы и тихонечко мурлыкал. Может у меня, как и у него, скоро все наладиться и кто-нибудь заберет мою многострадальную тушку из всего этого хаоса. Хотя, если быть до конца честным, его я использую в своих целях. Он — моя маскировка. Извини меня, кошара, но я обещаю, что тебе будет комфортно в моем доме и безопасно.
-
Четверг. 11 июля. Прошла неделя с тех пор, как я покинул дом Николаса и он все еще не объявлялся. А я по-прежнему сидел в доме Дурслей и читал ту книжку с заклинаниями. Даже об уже известных мне слоформах я почерпнул много нового и полезного. О таком в школе не скажут, а если и скажут, то так, что ничего не поймешь, даже если захочешь. Вот она — великая сила слова. Особенно интересной стала информация о некоторых побочных действиях тех или иных заклинаний в зависимости от фазы луны и времени года. Что летом в новолунье взрослому магу хорошо, то подростку — смерть. Это навело меня на мысль о том, что это могло быть одним из пунктов запрета колдовства во время летних каникул. Особенно опасными для здоровья в летний период становились разрушительные заклинания. Видите ли летом, как и весной, — время созидать, а не разрушать. «Юные маги, не достигшие семнадцатилетнего возраста, связаны с силами природы теснее, чем взрослые представители магического мира… Одно из преимуществ подобной связи — если вовремя ее осознать и закрепить… дает возможность постоянной магической подпитки… В более зрелом возрасте… способность управлять силами природы и использовать в своих целях». Что тут скажешь — информация полезная и занимательная. Знать бы еще как эта связь закрепляется. А вот и подводные камушки: «Маг не должен намеренно вредить природе, разрушать и подавлять как флору, так и фауну… грозит серьезными последствиями… возможна даже полная потеря магических способностей». Вот те раз! А если я случайно сломаю дерево или в образе кота мышь придушу? Нет, так не пойдет.
-
«Гарри, собирайся и приходи ко мне» — вещал патронус, в форме неведомой мне птицы, голосом Николаса. А я уж думал, что он оставил меня в покое. Наивный! Как только послание было доставлено, птица расправила крылья и, пролетев сквозь стену, исчезла. Наверное, полетела отчитываться перед хозяином. Ничего не поделаешь — пришлось собираться и идти, иначе дед может заявиться прямо сюда, наплевав на бдительную, но в последнее время, очень тихую миссис Фигг. Я частенько отсутствовал дома по нескольку дней, а она даже тревогу не била. Может надзор надо мной уже сняли? А может просто дедуля постарался. Интересно, она хоть жива там или ее распухший труп уже погрызли голодные полунизлы?
-
Мы вновь стояли перед дверью в коридоре на втором этаже дома Николаса. Только сегодня я наконец-то смог понять, чем же все эти одинаковые двери различаются — ручки. Точнее ручки то были одинаковые, а вот камушки, вставленные точно посередине, различались по цвету и размеру. Эта дверь была обозначена изумрудного цвета камнем. За все то время, что я находился в доме деда мы не сказали и слова друг другу. Даже не поздоровались. Странно, но мне не хотелось разговаривать. Хотя его хитрющее выражение лица ничего хорошего не предвещало. А когда было по-другому?