Лесное болото сверкало маленькими чистыми озерками.
Ребята ходили по мягким, изумрудно-коричневым кочкам, насобирали в ведре на толстое дно красно-белой клюквы. Они бы еще собирали, но вдруг со стороны Шкуратова покоса в кустах затрещало, ребята увидели, как закачалась верхушка тонкой березки, и все стихло.
На болото несколько раз наведывался медведь. Правду говорили или кому-то ягод было жалко, но лучшее, о чем подумали и Володя и Коля, это дать стрекача на дорогу, добежать до Каменной ямки, а там никакой медведь не страшен — близко деревня. Показывать свою трусость никому из них не хотелось, и они, хорошо видные со всех сторон, стояли на болоте, ожидая, кто выйдет: человек или зверь? Они снова начали собирать клюкву, и в это время из кустов раздалось:
— Вы что здесь делаете?!
Опоясанный бичом, в самошитных ичигах на болото вышел пастух Яков Горшков. Ребята ждали, когда он подойдет к ним, и заранее побаивались: Яков — мужик строгий.
— Рано, однако, клюкву собирать, в сентябре надо, — сказал Яков, заглядывая в ведро.
— В сентябре от нее одни следы останутся! — ответил Коля.
— Это правда — одне следы, — согласился Яков. — Но ниче, я вам скажу, где много клюквы: на Третьем Индоне! А здесь пускай маленькие ребятишки с бабами собирают.
— Дядя Яша, коров потеряли?
— Потерял.
— Помочь вам?
— Если делать нечего, помогите. Только за мной не успеете, я быстро.
— Успеем!
Яков, мужик хоть и строгий, но веселый, даже в соседних деревнях известен своим замечательным качеством: его никогда не огорчала неудачная охота. На привале он готовил на вертеле подстреленную кем-нибудь из охотников ворону, дятла или сойку и под дружный хохот односельчан, похваливая, съедал жаркое. Об этом его умении поджарить и съесть самую погань, «лишь бы птица была», как любил говорить Яков, знали в деревне все до единого. Те, кто был с ним в близких отношениях, имели право шутить по этому поводу, и, что было не менее удивительно, Яков не только не обижался на шутника, а самым искренним образом смеялся вместе с ним. Закончив смеяться, он, например, вполне серьезно говорил:
— А ты хоть раз пробовал сорочье мясо? Под голодком будешь, от рябчика не отличишь! Я все это на практике знаю, а не с чужих слов!
Отбившихся от стада коров они нашли около Второго Индона. Коровы перешли сухое болото и паслись около узкой и глубокой речушки, сверкавшей у самого подножья Марьиных бугров, возвышающихся над болотом несколькими уступами. Вверху каждого уступа, прерываемая поваленными в несколько этажей деревьями, была тропинка, выходившая на главную тропинку, петляющую по краю леса вдоль болота. Такая же главная тропинка, только более проторенная, была и по другую сторону болота.
Втроем они легко перегнали коров через болото, и на Шкуратовом покосе, около дороги, сели отдохнуть.
— А правда, — спросил Коля, — что дед Аким из-за учебы хотел тебя застрелить?
— Меня-то? — Яков посмотрел на Колю и на Володю, как бы решая: имеют ли они право задавать ему такой вопрос? И, не без значительности, ответил: — Было дело. — После небольшого молчания Яков, оправдывая и себя и Акима сказал: — Вам-то что не учиться! Те годы с теперешними и сравнивать нельзя! Хотя нам-то, Горшковым, легче маленько было: отец старый был, в армию его не взяли.
Ребята уговорили Якова рассказать, так как знали эту историю смутно и не от самого Якова.
Все сыновья Акима Горшкова (дочерей у него не было) дальше четвертого класса учиться не хотели. Чего только в войну не делал старик Горшков: самому младшему, Яшке, купил велосипед, патефон. Попросил Яшка матросскую форму, — на тебе форму! В Черемхово на базаре достал. Бескозырка была самая настоящая, корабельная!
Надел Яшка матросскую форму, ходит по деревне матросом, а учиться не хочет. Тогда Горшков пошел на крайнюю меру. Очень уж ему хотелось, чтобы сын вырос грамотным. Сам Горшков, как он считал, всю жизнь в темноте прожил, даже читать путем не умел, так пусть хоть сын покажет, на что способна Горшкова родова.
Надо заметить, единственная книга, которую осилил Аким до конца, была повесть Гоголя «Тарас Бульба». И так как это была единственная книга, прочитанная до конца, то Аким Горшков и считал, что это самая лучшая книга. И что бы ему ни говорили, Аким, не колеблясь, отвечал:
— «Тараса Бульбу» знаешь? Нет? Прочитай, тогда говорить будешь! А сейчас тебе говорить со мной нечего!