— До моего дня рождения еще два месяца.
— А второй день рождения сегодня. Я тебя, Петр Иванович, должен был сегодня застрелить.
— За что? — Петр Иванович спросил так, будто его нисколько не задело то, что сказал Алексей. Не отвечая на вопрос, Алексей, отставив кружку с самогоном, продолжал:
— Два раза прицеливался… Похожу-похожу, прицелюсь — и не могу! Веселый ты мужик!
— А если б был не веселый?
— Наверно, застрелил бы.
— Не наговаривай на себя, никого бы ты не застрелил. Это тебя Чемизовы научили.
— Откуда ты знаешь?
— Догадываюсь. Сколько они тебе пообещали? — поинтересовался Петр Иванович.
— Пять тысяч и телку в придачу.
Не понять, отчего лицо у Алексея делается кислое, недовольное, — или оттого, что поддался на уговоры Чемизовых, или оттого, что они мало заплатили.
— Получил и то и другое? — спросил Петр Иванович, когда Алексей перестал хрустеть огурцом.
— Деньги получил, а телку, сказали, потом.
Петр Иванович презрительно хмыкнул, затем произнес звук, похожий на «пфи». Все с тем же выражением лица долго смотрел на Алексея, потом сказал:
— Я думал, что я дороже стою! Допустим, так меня оценили Чемизовы, а ты что же, не поторговался?
— Я не из-за денег, Петр Иванович…
— А из-за чего?
— Ты все пишешь и пишешь… От тебя ни поросенка, ни куренка не спрятать! Все ты найдешь, все ты выкопаешь. До тебя был секретарь сельсовета, мы горя не знали: держишь четырех свиней, а пишешь две, вместо двух коров — одну. Налог-то меньше! Сам посуди, есть разница?! Я за три года ни одной шкуры не сдал! Нету, говорю.
— Ни одной шкуры не сдал, а в рваных сапогах ходишь! — сделал замечание Петр Иванович.
— Веселый ты, — похвалил Алексей. Вылил в кружку остатки самогона и сразу же выпил.
— Я-то веселый и без вот этой штуки, — Петр Иванович кивком указал на пустую бутылку из-под самогона. — А зачем ты государство обманывал?
— Не говори, Петр Иванович, пропал я совсем. Что теперь будет?
— Я сейчас на коня и в милицию. А ты можешь отдыхать под телегой. Не вздумай деру дать, а то милиция приедет, а тебя нет. Тогда хуже будет.
— Убьют меня Чемизовы, — сказал Алексей.
— Не бойся, — успокоил его Петр Иванович, — не такие уж они храбрецы.
— Петр Иванович, как ты так делаешь: сел, поехал…
— А что?
— Я бы на твоем месте забрал у меня ружье, а уж потом — на коня.
— Зачем мне твое ружье?
— Вот ты отъедешь, а я возьму и полосну тебя жаканом! Я ведь не промахнусь.
— Не полоснешь.
Алексей взял ружье, вынул из ствола патрон, бросил на прокос, ружье поставил к березе.
— Езжай, Петр Иванович!
— А ты, Алексей, не такой уж тихоня, как я думал, и гораздо умнее.
Алексей как-то дико захохотал:
— Сейчас, Петр Иванович, дураков нет, революция всех выравняла!
— Может, и не всех, но ты прав.
— Победил ты меня, Петр Иванович. Что же я теперь буду делать?
— А что такое?
— Сейчас ты одно говоришь, а ну как потом скажешь другое?
— Я слов на ветер не бросаю.
Пока Петр Иванович, сидя на гладкой березовой колодине, курил и вспоминал, над лесом поднялось чистое розовое солнце и осветило глубокую падь, на дне которой стояла копна и от которой метрах в сорока на колодине сидел Петр Иванович. Правый рукав и пола телогрейки стали горячими, будто он сидел у костра.
С березы, кружась, падал осенний лист. Петр Иванович проводил его взглядом, пока он не коснулся земли.
Как будто проснувшись и опаздывая, на той стороне болота, около хутора, заработал мотор у комбайна: выхлопы резкие, от которых, кажется, вот-вот разлетится выхлопная труба. Затем мотор заработал спокойнее, а еще немного погодя рокот превратился в гул — комбайн двинулся по массиву. Петру Ивановичу казалось, что он видит, как сыплется в бункер первое утреннее зерно.
Странное ощущение было у Петра Ивановича, когда он шел домой: в его памяти всплывала фигура то Алексея Зуйкова — коренастого, чернобрового, с диковатым смехом, почти всегда с ружьем за плечами, то — Дементия Лохова, и как будто это было одно и то же лицо.
14
Дементий догнал Якова Горшкова перед Татарскими полями, когда тот загонял коров в лес. Половина стада свернула с дороги и трещала сучьями среди черных от прошлогоднего пожара сосен, другая половина, заметив, что нет второго пастуха, устремилась по дороге к Татарским полям. До этого смирные с виду коровы мчались, задрав хвосты и неуклюже выбрасывая задние ноги, как будто спасались от паутов и слепней. Яков стегал непослушных коров длинным бичом с короткой ручкой, заставлял их на бегу сворачивать в лес.