В этот четверг Ричард находился в другом времени и пространстве. Сара сидела с человеком, жившим в его теле, показывала ему фотографии: походы, первые дни в школе, их родители. Он кивал и улыбался и говорил, что ему очень нравятся снимки. Даже в своем нынешнем состоянии, когда в сознании у него все перепуталось, Ричард оставался мягким и воспитанным – и это было хуже всего. Как обычно, Сара оставалась с ним в течение часа, хотя у нее сжималось сердце от того, каким он стал. Когда никто не смотрел, она позволяла ему сделать глоток кофе из стакана. Ричарду запретили какие бы то ни было жидкости. Всю еду ему приносили в виде пюре, а то, что он пил, даже воду, делали густым, как грязь, чтобы он не подавился, – одна из проблем болезни Альцгеймера: глотательные мышцы в задней стенке горла слабеют или люди просто разучиваются глотать. Поэтому доктор приказал не давать Ричарду кофе.
Однако Сара не послушалась. Ричард лишился своих книг, курительной трубки и самостоятельных прогулок. Кофе остался последней маленькой радостью в его жизни, и ради брата она нарушала распоряжения врача. Каждую неделю она приносила ему стакан кофе и незаметно помогала его выпить, пока он оставался горячим. Ричард его обожал, и Сара всегда получала в благодарность улыбку от существа, в которое превратился ее некогда сильный старший братишка.
Когда стакан опустел, она отправилась домой.
На следующий день в «Такома трибьюн» написали об исчезновении Линды, и Сара прочитала статью, в которой поместили старую фотографию Линды в деловом костюме, она выглядела исключительно спокойной и компетентной особой. Сара решила, что более современных снимков пожилой женщины с вечно растрепанными волосами не существовало. Да и кому бы пришло в голову запечатлеть безумную ухмылку на ее лице, когда она поливала из садового шланга десятилетних близнецов Томпсонов за то, что они обстреляли из водяного пистолета ее кота? На камеру ведь не заснимешь, как она тихонько хихикала, когда позвонила Саре в два часа ночи, и они вдвоем подобрались к дому Марти Собин, чтобы проколоть шины всех стоявших перед ним машин – Марти уехала из города, а ее сын-подросток устроил дома гулянку. «Теперь они не смогут сесть за руль в пьяном безобразии», – прошептала Линда с удовлетворением.
Это была прежняя Линда, из тех времен, когда их дети учились в школе. Сара помнила, как она, сжав зубы, встала посреди улицы и заставила Маршу Бейтс ударить по тормозам, чтобы не сбить ее джипом, принадлежавшим ее отцу. «Здесь не полагается так гонять, – заявила она. – В следующий раз я пожалуюсь твоим родителям и позвоню копам».
Та Линда устраивала у себя барбекю для всей округи на четвертое июля, и именно в ее доме всегда с удовольствием собирались подростки. Она первой вывешивала елочные гирлянды на Рождество и снимала их последней. А во время Хэллоуина у нее были самые большие тыквы с фонарями внутри. Та Линда умела запустить генератор, чтобы включить уличное освещение во время пикника футбольной команды. После страшного снежного урагана двенадцать лет назад она собственноручно распилила дерево, упавшее на ее участок, когда городские власти заявили, что они смогут прислать рабочих только через три дня. Расс открыл окно и крикнул: «Осторожнее, народ! Безумная норвежка взяла в руки цепную пилу!» И все дружно рассмеялись. Они невероятно гордились тем, что могут сами о себе позаботиться. Но та Линда и безумная старуха, в которую она позже превратилась, исчезли – обе.
Ее родные развесили объявления. Полицейские приехали снова и привезли с собой собаку. К Саре зашел Робби, чтобы спросить, что она видела той ночью. Ей было трудно посмотреть ему в глаза и объяснить, почему она не вызвала полицию.
– Я звонила вам. Два раза. Целых двадцать гудков.
– Мы выключаем звонок на ночь, – печально объяснил он.
Робби был плотным мальчишкой, когда играл вратарем в футбольной команде, теперь же сделался толстяком. Уставшим, толстым мужчиной с больной матерью, которая пропала. «Наверное, он испытал облегчение», – подумала Сара и прикусила язык, чтобы не сказать этого вслух.
Дни шли, и ночи становились холоднее и дождливее. Линда не могла уйти далеко. Или могла? Может быть, кто-то подобрал ее на дороге и увез? С другой стороны, кому нужна сумасшедшая старуха с бейсбольной битой в руках? А вдруг она умерла и лежит в зарослях черники на чьем-нибудь запущенном участке? Или голосует на 99‑й автостраде? Голодная и замерзшая.