В кронах деревьев шумел легкий ветерок. На город плавно опускалось одеяло вечерних сумерек. По воздуху плыла умиротворяющая мелодия из динамика у парковых аттракционов. Ходьбой Тимофей разогнал кровь, застоявшуюся от многочасового сидения на жестком офисном стуле, а теплый майский вечер приглушил нерадостные мысли.
Хрупкое спокойствие разбил на мелкие осколки звонок на мобильник. На экране высветилось: «Жена». Еще каких-нибудь пять месяцев назад в такие мгновения он испытывал приятное чувство — смесь гордости и удовлетворения: в списке его контактов есть это слово. Теперь, видя его на экране, он ощущал лишь тупое раздражение.
Он принял звонок, прислонил трубку к уху. Выждал пару секунд, слушая возмущенное сопение. Потом отважился произнести:
— Да.
— Где тебя носит?! — понеслось пулеметной очередью.
— Работал.
— Работал, да?! А ответить не судьба?
— Не мог, прости.
Он опустился на скамейку беспомощно, словно пушинка в душное безветрие. Вокруг беспечно резвилась детвора, гуляли влюбленные парочки. А он чувствовал себя каторжником в кандалах.
— Ах, простии-и-и-и-и-и-и?! Бог простит! Где ты находишься?
— Еду домой… жду маршрутку.
— Нашел себе небеременную? Ту, которая дает?
Перед глазами разошлись ядовито-фиолетовые пятна. Шея и затылок загорелись. Рубашка пропиталась по́том с остреньким душком тревоги.
Если у нее уже на пятом месяце так едет крыша, что же будет дальше? Битье посуды? Вышвыривание табуреток из окон?
Перед мысленным взором пронеслась вся безрадостная последующая жизнь: рождается ребенок; Наташа — обрюзглая неврастеничка; новая квартира с годами ветшает, превращается в затрапезного вида конуру; Тимофей пашет как проклятый, чтобы прокормить семейство и выплачивать кредиты, а вечерами надирается в дешевых забегаловках; наконец, он не выдерживает и прощается с обрыдлой жизнью в хорошо намыленной петле на люстре…
— В доме какой-то кошмар, а он непонятно где ошивается!
— Можешь толком объяснить, в чем дело?
— Все в том же! — выплевывает она. — Ты утром должен был зайти к соседям сверху. Зашел?
Только теперь он вспоминает о гнойной гуще под потолком в ванной.
— Д-да, заходил. Квартира пустая.
— Прекра-а-а-а-а-а-асно! Лучше некуда…
— Позвони в управляющую компанию, пускай разбираются. Это их обязанность.
— За дуру меня держишь, да?! Думаешь, один такой сообразительный, а я тупая?!
— Н…
— По-твоему, я сама не догадалась? Уже звонила. Только у них рабочий день до шести, умник!
— Какой-то беспредел…
— Вот шуруй домой и разбирайся с беспределом! Кто тут мужик? Я? Может, тогда ТЫ рожать будешь?
На девятом этаже — без изменений. В слое пыли на двери виднелись лишь смазанные утренние Тимофеевы отпечатки.
Он постучал и замер. Прислушался.
Внутри что-то шаркнуло о голую напольную стяжку.
Он почти прислонился к двери ухом.
Вот снова — шух-х-х-х-х!
Он обрушил на дверное полотно короткую очередь звучных, настойчивых ударов.
Прислушался.
Тишина.
— Показалось, — произнес он вслух.
«Может, других жильцов поспрашивать?»
Он постучал в соседнюю дверь, но никто не открыл. Было похоже, что и эта квартира пустует.
Позвонил в ту, что напротив.
Открыла миловидная стройная девушка лет двадцати, которой он раньше ни разу не видел, — в коротеньком цветастом халатике и тапочках с заячьими мордочками. Уже не ждавший контакта с соседями Тимофей растерялся — открыл рот, но забыл, с чего обычно в подобных случаях начинают.
Девушка заулыбалась, показав ровные, ослепительно белые зубы.
— Здравствуйте, — сказала она. — Чем могу помочь?
— Д-д-д-добрый вечер, — собрался с силами Тимофей. Он покраснел как рак, ладони покрылись липким потом. Переступил с ноги на ногу. Поправил очки. — Я живу этажом ниже. Тимофей меня зовут…
— Николь. — Она протянула руку для пожатия, но спохватилась: — Ой! Через порог ведь не здороваются. Проходите. — Она распахнула перед ним дверь.
— Сп… сп… спасибо, конечно, но не буду вас стеснять. — Ему стоило невероятных усилий это выговорить. — Хотел только спросить: не знаете, в квартире напротив — вот в этой — живут?
Николь. Какое необычное имя. Словно чистый звук диковинного струнного инструмента.
Она задумалась.
— Кажется… нет. Ни разу никого не видела.
— Хорошо, спасибо, извините за беспокойство, — скороговоркой выпалил он, состроил глупую улыбку и собрался было ретироваться, как вдруг Николь предложила: