— Ты им сказал? — спросила Наташа.
— Сказал, — буркнул он и улегся зубами к стенке.
Наверху — неразборчивая возня. Вскоре и она стихла. Наступила гробовая тишина.
Утром игнорировать гнойную дрянь под потолком в ванной стало попросту невозможно: она расползлась по стене и пузырилась. Похожая на клей, с синеватыми и красноватыми прожилками, сочилась из потолочного шва, медленно-медленно стекала вниз. Надувались и сочно лопались пузыри. Зловоние стояло невыносимое. Наташа распылила целый флакон освежителя, но тщетно. Вонь, напоминающая смрад тухлой рыбы с водорослями, мгновенно забивала любые другие запахи.
Наташа обессиленно опустилась на табуретку перед тарелкой стылой овсянки и произнесла:
— Меня тошнит.
Тимофей бросил взгляд на ее сальные волосы, на лицо, за ночь отекшее, похожее на зеленоватый испортившийся пельмень. Хлебнул кофе и отправился в ванную. Забрал зубные щетки, дезодоранты, нижнее белье. Плотно закрыл дверь, а щели залепил монтажным скотчем. Вонь, что успела разойтись по комнатам, улетучились через форточки в майское утро.
— Пока обойдемся без ванной, — сообщил он, когда вернулся в кухню. — Сегодня ближе к обеду отпрошусь с работы. Приведу сюда этих… из управляющей компании.
— А если та штука ядовитая?
— Тогда езжай к маме.
— Издеваешься?! В другой город, да?! Как я беременная поеду?
Уходя на работу, он еще раз поднялся на девятый этаж. В слое пыли на двери повсюду отпечатались пальцы. И это были не пальцы Тимофея.
Попались, черти. Теперь-то я до вас достучусь…
Тук-тук.
Шаги за дверью.
— Хто? — старческий голос.
Конь в пальто.
— Сосед снизу.
— Чаво надабна?
— У вас трубы в ванной протекают. Вы нас заливаете. Откройте.
Говоривший немного отдалился от двери и принялся с кем-то шушукаться. Тимофей не разбирал ни слова.
Теперь ясно. Старые пердуны наклюкались и горланили среди ночи песни, а открыть побоялись. Ансамбль хренов, мать их.
Шаги вновь приблизились. Клацнул замок. На пороге нарисовался горбатый дед с лицом, похожим на сморщенное гнилое яблоко. Промеж обвислых рыхлых щек торчал сливово-сизый нос, усеянный лунными кратерами. Дрожащей узловатой рукой, напоминающей птичью лапу, сморчок опирался на костыль. Одет он был в лоснящиеся от грязи черные брюки, видавшую виды жилетку и годами не стиранную белую — когда-то — рубашку. Воротничок и манжеты обтрепались, из краев торчали посеревшие нитки. От деда несло куревом, брагой и чесноком.
— Чаво табе? — прошамкал хрыч.
— Ко мне в ванную от вас какая-то дрянь течет, — сухо сообщил Тимофей.
— Проходь, — пригласил старик и отступил, пропуская гостя.
Тимофей вошел, а пропитой пенсионер растворился в полумраке.
Квартира выглядела не как жилье в новом доме, а как давно обжитая цыганская (румынская? албанская?) хата. Несущие стены располагались не там, где должны были. Их покрывали толстые вычурные ковры, пропитавшиеся запахами котов, стариковской мочи, курева, прогорклого масла и чего-то приторно-цветочного. Туда-сюда прохаживались бородачи, древние старцы и толстые тетки — все в одеждах под моду начала двадцатого века.
«Цирк, что ли, приехал?» — рассеянно подумал Тимофей, борясь с дурнотой.
Казалось, на него никто не обращал внимания. Только безногая толстуха в красном платке, восседавшая на деревянной инвалидной коляске, уставилась на непрошеного гостя. Впрочем, ее глаза были полностью белы и не мигали. Скорее всего, она была слепа.
Из темных недр жилища показался все тот же сизоносый патлатый хрыч. Он ковылял следом за карликом в метр росточком, с черной как смоль бородой, пышной гривой волос и элегантными залысинами на лбу. На нем были кроссовки и ярко-красный спортивный костюмчик с белыми полосками.
Коротышка остановился напротив Тимофея, смерил его презрительным взглядом и спросил:
— Чего?
— У вас в ванной трубы протекают. Я живу внизу, ко мне от вас сочится какая-то грязь.
— Хм! — картинно изумился карлик. — Быть такого не может!
— А вы проверьте.
Не сводя подозрительного взгляда с Тимофея, лилипут подошел к одной из дверей. Приоткрыл, заглянул внутрь, произнес что-то на чужом языке. Из комнаты ответили коротким агрессивным мычанием.
Вернувшись, карла сообщил:
— Нет, у нас не протекает.
— Тогда спуститесь со мной, я покажу, — потребовал Тимофей. Хотелось намотать гриву высокомерного недоростка на руку и мутузить его, пока бородатая рожица не превратится в фарш.
— Хм, — хмыкнул тот. — Ну ладно, пошли.
Они втроем спустились по лестнице — карлик, сизоносый старик-слуга и Тимофей. Наташа опешила, увидев эту компанию. Муж взглядом предупредил: «Помалкивай». А сам произнес: