– А он что?
– Он выслушал. А когда Ивановна рассказала, куда её поселили и как мы ей помогли, только и сказал, что нехорошо вышло. Оставил ей денег и телефон. Ещё сказал, что деньги на телефон сам будет класть, и что бы она звонила, если что.
– А она?
– Она сказала, что денег ей и своих хватает, и что если он будет переживать за неё, пусть сам звонит. Вот! Он обиделся, наверное. Быстро уехал. Да вот растишь их, растишь, а на старости им только добро бы твоё продать, а сама ты им даром не нужна.
– Откуда тебе известно о нажитом ею добре, Галка?
– Знаю. Мне всё положено знать. А чего они свою мать сюда притащили и бросили? Тогда уж отдали бы в дом престарелых.
– Ну, ты скажешь тоже. Наверное, Зоя Ивановна наотрез от такого варианта отказалась.
– Ну да, она, конечно, ещё в силе. И всё равно я бы своих деточек убила бы, а она с ними ещё церемонится.
– Конечно. Только у тебя ни своих деток, ни чужих нет. Рассуждать всегда легче.
Это случилось воскресным утром. Меня разбудил какой-то шум. Прислушавшись, я поняла, что в квартире у Зои Ивановны что-то происходит. Накинув халат, я сбежала вниз по лестнице и хотела войти к ней, когда услышала громкий разговор какой-то женщины с Зоей Ивановной. Мне стало понятно, что это приехала её дочь.
– Что ты всё прибедняешься? Чего тебе не хватает? Ты получила свою долю. На эти деньги мы купили тебе, извини уж, на что хватило. Мы не Рокфеллеры. А в нашей квартире все имели свои доли. Ремонт, мебель. Ты считала, сколько ушло денег? Или ты хотела в эту маленькую квартирку свою мебель забрать? А куда. Скажи, куда бы ты её поставила? Сюда машину заказать дороже, чем сама мебель стоит.
– Успокойся, я никаких претензий к тебе не имею. Езжай с Богом, – расстроенно отвечала ей Зоя Ивановна.
– Нет, ты меня унизила перед братом. И я же вижу, что ты недовольна. Но послушай, вы с отцом эту квартиру и на нас получали, но почему мы должны ждать не известно, сколько времени? Может, ты ещё до девяноста лет проживёшь. А о внуках ты подумала? Им надо где-то жить. Я тебе сразу сказала, что ни метра своего никому не отдам. И лишнего я не взяла.
– Ну, теперь ты спокойна? Я же тебе сразу сказала, что трогать вас не буду. Живите спокойно. Делайте, что хотите. Я всем довольна.
– Я вижу, как ты довольна. Ну, в прочем, как хочешь, я приехала наладить отношения с тобой, а ты как всегда… Ладно, с тобой говорить совершенно бесполезно. У тебя своя, правда, у меня своя.
– Нет, дочь, правда, всегда одна, это мы с тобой разные.
Дочь Зои Ивановны махнула рукой и пошла к выходу, но тут вспомнила что-то и вернулась к столу, где сидела её мать, над которым свисал абажур.
– Чуть не забыла, – она достала из сумки маленькую стопку писем и бросила их на стол, – додуматься надо до такого, мёртвому писать, с живым не наговорилась?
Чуть не сбив и окинув меня презрительным взглядом, она вышла из подъезда. Я влетела в комнату. Зоя Ивановна сидела неподвижно и смотрела на разбросанные по столу письма.
Не дожив с нами и года после празднования Пасхи, она умерла. Говорят, что в эти дни умирают очень достойные люди, которые сразу попадают в Рай. Очень хотелось бы верить в это.
Как всегда по утрам, я спустилась к Зое Ивановне узнать о проведённой ночи, о её самочувствии. В этот раз её дверь была приоткрыта. На прикроватной тумбочке стояли открытые пузырьки с её лекарствами. Казалось, что Зоя Ивановна крепко спит.
На столе, под её любимым абажуром лежала записка, адресованная мне и стопка конвертов с её письмами к мужу.
В записке она просила похоронить её вместе с письмами на нашем местном кладбище, предварительно позвонив сыну. Мы тщетно звонили по номерам, записанным в её маленьком мобильном аппарате, но ответа не дождались ни по одному из них.
Отправив сообщения о смерти матери, дочери и сыну, мы похоронили нашу соседку, как она и просила, на нашем кладбище с её письмами ранее ушедшему мужу.
Не известно, что она писала и чем делилась с душой умершего мужа, но, думаю, в последнем своём письме она задала ему сложный для обоих вопрос:
– Как получилось, что мы вырастили таких детей?
Конец