— Ты не любишь конфеты? — изумился Костя. — А что ты любишь?
— Я люблю играть! Давай с тобой поиграем!
Они снова уселись на диван.
— Ну хорошо, а как мы будем играть?
В комнату вошла Лилиана, взяла коробку с конфетами и встала в проеме, опершись плечом о дверной косяк.
— А вот так!
Мальчик ткнул пальцем Косте в глаз, крепко зацепил нижнее веко и рванул вниз с такой неожиданной силой, что щека оторвалась с обеих сторон и повисла под подбородком мясом наружу.
Дедушка, услышав дикий вопль гостя, забился в своей кроватке, отчего ширма заходила ходуном.
Лилиана смотрела и ела конфеты, слизывая с пальцев подтаявший шоколад.
***
День шел к завершению. Еще ничего не произошло.
Еще не пришла поутру уборщица и не разбудила своим криком весь дом, обнаружив на четвертом этаже два трупа.
Еще оперативники не ломали головы, кто мог так жестоко расправиться с молодыми людьми возле пустующей квартиры, единственной на площадке.
Еще следователи не опрашивали словоохотливых бабулек, а самая старая из них еще не несла какую-то чушь про якобы проживающего когда-то в этом подъезде колдуна, воспитывающего в одиночку дочь. Все боялись его злого глаза и тяжелого характера. И девчонка росла диковатая, забитая, доставалось ей от отца. Была она ровесницей этой бабки, но ни с ней, ни с кем-то еще не дружила. Нрав у нее тоже был жестокий и пугающий. Потом как-то быстро стала взрослой, и соседи часто слышали их с отцом перебранки и ругань. А затем в одночасье оба исчезли. В их «нехорошей» квартире никто жить не смог, кого вселяли – все бежали сломя голову, как от огня, поэтому вход в нее замуровали. Мало того - и рядом находившаяся квартира стала с той поры проклятой: жильцы или скоропостижно умирали, или накладывали на себя руки. Проверили: действительно, квартиру номер семьдесят давно исключили из жилого фонда и забетонировали дверь. Но какое отношение это имеет к происшествию? Даже в протокол опроса заносить не стали слова старой маразматички.
Еще не пригласили на опознание родных, и они еще не голосили возле морга.
Еще не устраивали совместную гражданскую панихиду, на которой один гроб был закрыт.
Еще не похоронили друзей рядом на кладбище, в тихом месте, под ветками огромной березы.
Еще не отправили это дело в разряд «висяков».
Пока что рядом лежали два тела — одно со свернутой шеей и открытыми глазами, в которых так и остался вопрос, а другое – разорванное в клочья. А между ними — большой плюшевый, весь в крови, медведь с кокетливой бабочкой в горошек.
Конец