Я прошел мимо аптеки и углубился в коридор. Именно там была назначена встреча.
В небольшой нише посередине коридора.
В старых исправительных заведениях вроде «Аттики» было много укромных уголков. Заключенные там обделывали свои делишки: продавали наркотики, сводили счеты. Слепой тупик. Хорошее место. Только я шел туда с широко открытыми глазами.
Меня встретила тишина.
– Привет, – сказал я.
Он вышел из тени.
Меня поразило, как он выглядит.
Голова усохла и видоизменилась. Будто ее долго сжимали в тисках. Ото лба вниз бежал шрам. На правом плече появилась татуировка: синий циферблат без стрелок. А на руке – надгробие с цифрой двенадцать. Тюремный срок.
– Какой сюрприз, – хмыкнул он. – Как поживаешь, Чак? – И улыбался как тогда, когда заявился ко мне в дом и стал гладить мою дочь по голове.
– Ларри.
– Ну конечно, Ларри. Совсем забыл. Думаешь, притворился мертвым и всех надул, Ларри?
– Нет. Не всех.
– Это точно, не всех. Я чувствовал, как ты меня обыскивал, и сразу понял, кто приперся в мой клуб. Не следовало показывать крошке бумажник. Ошибочный ход. Глупый.
Он говорил о «хозяйке» в «Ночном кристалле». Как Роза тогда сказала? «Уиддоуз… что это за фамилия?»
– Я думал, ты умер.
– Ты хотел, чтобы я умер.
«Хотел, – мысленно согласился я. – И настал момент исполнить желание».
– Я тебя искал, Ларри. Повсюду. И нашел – дважды.
– Дважды?
– Первый раз в Чикаго. Да-да. Удивлен? Я узнал, где ты обосновался – Оукдейл, штат Иллинойс. А затем обнаружил, что ты переехал еще дальше. Зато поближе ко мне.
– Да.
– В Беннингтон. Скажешь, не подфартило?
– Подфартило.
– То-то же. А сказать, как я тебя вычислил?
– Скажи.
– Благодаря твоей девчонке. Через аптеки. Тебе, наверное, известно, что тюремному аптекарю можно звонить на волю. Выяснять, например, где продается редкий вид инсулина.
– И что потом?
– А потом я увидел тебя в коридоре и сказал себе: «Вот и для тебя „двенадцать-ноль-одна“. Подали не блюдечке, приятель». Малик рассказал про твои уроки чистописания, и я взялся за карандаш.
– Да, очень эффектно.
– Я думал, ты исчезнешь, едва прочтешь историю своей жизни.
Я мысленно усмехнулся. Если бы я захотел удрать, то сделал бы это раньше. В Оукдейле.
«Давай убежим», – предложила мне Диана.
«Давай, – ответил я. – Но в таком случае нам придется бегать всю жизнь. Так что лучше не стоит». Я взял расчет, и мы перебрались сюда.
– Чего ты хочешь?
Васкес улыбнулся:
– Денег.
В аптеке кто-то проныл:
– Сам док прописал мне эту хренотень.
– Ты в тюрьме, – напомнил я Васкесу.
– И ты в ней же. Мотаешь срок. Полагаешь, что в безопасности? Придурок. Я в два счета выверну тебя наизнанку. Всем расскажу: вот он, Чарлз Шайн. Это в лучшем случае. А то пошлю кое-кого к тебе домой отодрать твою жену. Это мне раз плюнуть. Кстати, сколько лет твоей дочурке? Можно попробовать и ее.
Я инстинктивно двинулся на него.
Но как только мои руки потянулись к его горлу, он ударил меня ногой в живот, и я рухнул на колени. Васкес наклонился надо мной и стиснул мне шею пальцами.
– Вот так-то лучше, Чарли. Психанул, и будет. Вот что я думаю: как все-таки удачно получилось, что ты оказался в Беннингтоне. Считай, прямо на моем гребаном заднем дворе. И как удачно, что заявился преподавать именно сюда. Удачно или что? Удачно или как? Не кажется ли тебе, что уж слишком все удачно? Как твое мнение, Чарли? Я что-то начинаю сомневаться. Может, ты задумал плохое, Чарли? – Он похлопал меня по оттопыренному правому карману и нащупал заточку, которую я захватил из тюремного музея. – Вот оно что! Ты хотел меня подколоть. – Он вытащил пружинный пистолет, сооруженный из деревяшки и консервной банки, заточку и помахал у меня перед глазами. – Вот этим? Пора бы получше меня узнать, Чак. А ты все туда же. «Не сомневайся, я приду один». А в итоге пришлось оторвать башку твоему парнишке. Ты что, не понял, с кем имеешь дело? Я тебе не какая-нибудь шпана. – Он хищно улыбнулся и ткнул меня лицом в пол. В нос ударило кислой вонью – мочой и аммиаком.
Мне захотелось ответить. Немедленно.
Сказать: «Да, я знаю, с кем имею дело. И именно поэтому ждал шесть месяцев в Беннингтоне прежде, чем подать заявление на место преподавателя в тюрьме». Что как-то раз специально оставил в кармане ключи и пошел с ними через металлодетектор. А когда выяснил, что пронести сюда тайком оружие невозможно, стал наведываться в комнату отдыха надзирателей. Точнее, в музей поделок.
И еще я хотел напомнить ему пословицу «Хочешь насмешить Бога – строй планы».
Не один, а два, по крайней мере.
«Таймс юнион»
В тюрьме «Аттика» при покушении на убийство зарезан заключенный
Бренд Хардинг
Вчера был убит Рауль Васкес, тридцати четырех лет, заключенный тюрьмы «Аттика». Потенциальная жертва сумела отнять у него самодельный нож и нанести смертельную рану. Васкес напал на преподавателя Лоренса Уиддоуза, сорока семи лет, который дважды в неделю занимался с заключенными «Аттики» английским языком. Это произошло у тюремной аптеки. Заключенный Клод Уэтерс подтвердил, что Васкес напал на мистера Уиддоуза. «Он его чуть не задушил, – сообщил невольный свидетель. – А потом хлоп! И Васкес на полу!» У мистера Уиддоуза сильно распухла шея. Он не понимает, чем вызвано нападение. Но подозревает: все произошло из-за того, что он серьезно раскритиковал одного из учеников – сокамерника Васкеса. Из-за сокращения бюджетных ассигнований Уиддоуз прекращает преподавание в «Аттике». На радостях, что остался цел, он заявил: «У меня такое ощущение, словно Господь подарил мне вторую жизнь».
Сошедший с рельсов.
Эпилог
Я вернулся домой.
Ким выскочила из кухни и замерла, уставившись на меня. Словно я был привидением.
Я кивнул и прошептал:
– Да.
Ким медленно приблизилась и обвила меня руками. «Ну и хорошо, – понял я ее порыв, – теперь ты можешь отдохнуть».
По лестнице сбежал Алекс и закричал:
– Папочка приехал!
Он тянул меня за рубашку, пока я не подхватил его на руки. Его щека была перемазана шоколадом.
– А где Джеми? – спросил я.
– Делает диализ, – ответила жена.
Я поцеловал Ким в макушку, опустил сына на пол и поднялся в спальню Джеми.
Дочь была присоединена к переносному аппарату очистки крови. Я сел на кровать.
– Скоро вернемся обратно в Окленд, – пообещал я. – Будешь снова со своими подружками. Рада?
Джеми кивнула.
Теперь ей приходилось делать диализ трижды в неделю.
Врачи начали подумывать, не поставить ли ее на очередь на трансплантацию поджелудочной железы и почек – эту надежду на жизнь давала диабетикам новейшая хирургия. Но тогда до конца дней ей придется сидеть на лекарствах, препятствующих отторжению трансплантата. Неизвестно, что лучше и что легче.
Я прислушался к жужжанию аппарата, очищающего кровь моей слабеющей дочери.
От монотонного звука я впал в дрему, и мне почудилось будто Джеми опять четыре годика. Мы снова с ней в зоопарке – кормим слонов. Я поднимаю дочку на руки и чувствую, как благодарно бьется ее сердечко. Стоит легкая прохлада, с золотисто-красных деревьев ветер срывает и бросает наземь листья. Джеми и ее отец – мы идем рука об руку за своими воспоминаниями.
Я понимаю, что буду сидеть здесь всегда.
Или буду сидеть столько, сколько потребуется.