Александр глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Ее присутствие, ее спокойный голос, прикосновение ее руки — все это действовало на него, как бальзам. В ее нравственной чистоте и твердости он черпал моральную поддержку — особенно, после мартовских трагических событий. Ярость отступала, оставляя лишь горький осадок.
— Ужасные новости, Лиза… Армия Орлова… она не вернулась. Ушла в степь. Пренебрегла моим приказом. У нас, кажется, война с Хивой.
— Где это?
Император заглянут в шкаф, достал карту. Расстелил ее на столе, неуверенно ткнул гусиным пером. Потом посмотрел на министра:
— Сергей Кузьмич! Об отставке не может быть и речи. Не усматриваю вашей вины — это все Салтыков! Его ошибки, — Голос Александра стал ровным, официальным. — Ситуация… требует немедленных действий. Мы не можем позволить этому войску идти на Хиву. И я не могу допустить, чтобы казаки перевернули вверх тормашками Среднюю Азию… или, не дай Бог… как-то нарушили английские интересы в Индии.
Он сделал паузу, взял супругу за руку, будто питаясь ее спокойствием. Но волнение осталось столь велико, что продолжил говорить, запинаясь, рваными фразами:
— Если же они дойдут, если хивинцев приструнят… Что ж — в этом есть свои плюсы. Но дальше… Бухара… Они же погубят нам всю азиатскую торговлю! Приказываю… немедленно… подготовить и отправить новых курьеров. Несколько групп. Разными путями. С новым, повторным приказом — остановить поход. Любой ценой.
Вязмитинов, оправившись от шока, обрел дар речи.
— Ваше Императорское Величество, сейчас лето в степи. Жара. Безводье. Курьеры не доберутся! Надо отправлять фельдегеря с бухарскими караванами. Из Оренбурга.
— И когда эти приказы дойдут до Орлова⁈
— Месяца через два… От Оренбурга до Бухары полторы тысячи верст.
Александр выдернул руку из ладони императрицы, опять начал говорить в повышенном тоне:
— Совершенно невозможно! Два месяц… Да вы в своем уме⁇ Немедленно отправить столько, сколько понадобится! Крупный отряд. Кто-нибудь да доберется! Это вопрос… государственной важности!
Он остановился, тяжело дыша. Вязмитинов понял — возражать бесполезно. Приказ был ультимативным, не подлежащим обсуждению. Император требовал невозможного или почти невозможного, но требовал сейчас.
— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество, — произнес министр, склонив голову. — Будет исполнено.
Он сделал еще один глубокий поклон и, пятясь, направился к двери, чувствуя себя совершенно опустошенным, словно прошел через серьезное испытание. У порога Сергей Кузьмич задержался на мгновение, как будто ему срочно потребовалось собраться с мыслями, и вышел из кабинета. Последнее, что он услышал, было:
— Лиза… что теперь я скажу британскому посланнику лорду Фитцгерберту? Я же… я ему уже сообщил, когда он представлялся в мае… что армия Орлова… идет обратно на Дон.
Не успел я войти в наш двор, как меня окликнул задорный молодой девичий голос, от которого у меня всегда пробегали мурашки по спине:
— А кинжал-то, кинжал, яхонт так и играт!.. Наш юзбаши теперь настоящий джигит!
Я устало вздохнул, хоть невольно и глянул на рукоять камы:
— Марьяна, кончай до меня цепляться, как репейник. Я не юзбаши, а сотник, не джигит, а донской казак. Если ты плохо знаешь предания Терского войска, напомню, что оно пошло от донцов, в отличие от гребенских казаков.
— Ничего такого и не сказала. Экий вы нежная поросятка, вашбродь, — притворно удивилась девушка. — Всего-то и хотела в гости зазвать. Праздник у нас бабский, «наурские щи».
Опять шуткует, зараза? Серьезно посмотрел в глаза. Вроде чертенята не пляшут. А еще приоделась как щеголиха: и бемшет на ней шелковый, на черкеску похожий — приталенный, с треугольным вырезом на высокой груди, спрятанной за канаусовой розовой рубахой, — и юбка длинная из ткани переливчатой, со складками и лентами, нашитыми для красоты, и платок белоснежный из атласа, и бусы с припойкой из монет. Балуют ее казачки!
Марьяна, заметив мои колебания, тут же растолковала. Сегодня 11 июня — день, когда на Тереке действительно отмечается «бабский праздник». Четверть века назад казаки ушли в поход, а на станицу Наурскую напали кабардинцы и закубанские татары. На валы встали старики и женщины и мужественно отразили все атаки, отбиваясь всем, чем можно. Во время последней, самой яростной, казачки окатили нападавших только что сваренными щами. Случилось это в духов день, 11 июня. С тех пор и повелось на Тереке вспоминать за чаркой чихиря, как казацкие жонки да дочки кабардинцу дали укорот.