— Ругался!
Я отвлекся от танцующих, задумался, когда последний раз причащался. Выходит, что через два с лишним века. Непорядок. Хотя в походе, вроде, послабления дает церковь.
— Что случилось? Чем мы батюшке не угодили? Неужто за двуперстие вас корил?
Зачетов помотал головой.
— Неее, к нам, староверам, давно привыкли. Мы всегда говорили: «как отцы наши и деды жили в православной вере, так и мы в том же стоим, не прибавливаем и не убавливаем». Не трогают нас, даже церкву не заставляют ставить. Он насчет новеньких. Ну, тех, кто к нам здесь прибился. Вы их урус-сардарами прозвали.
Я вытер жирные руки приготовленной чистой тряпицей. Сосредоточился на разговоре — религиозные распри нам даже рядом тут не нужны.
— Выкладывай, что он хотел. Чем ему хлопцы насолили? Иван Григорьевич, их старший, мужчина серьезный, у него не забалуешь.
— Недоволен, что свежее пополнение Аллаху молится.
Может, и показалось мне, да только я не юный Черехов, а много поживший на свете дядька: в голосе Зачетова мне послышались отзвуки слабой ревности. Чем ему Ступин не угодил? Опасается конкуренции среди унтер-офицерского состава сотни? Иван Григорьевич у нас на испытательном сроке, но я держал в уме его звание младшего унтер-офицера линейного батальона. После смерти от ран Богатыршина открылись, скажем так, карьерные перспективы. Пока Козин и Зачетов, как урядники, наравне управлялись с сотней. Но кто-то из них рано или поздно займет место подхорунжего и моего зама. Автоматически сотне потребуется еще один урядник, и Ступин вполне мог им стать. Кстати, Козина на праздник не позвали — звоночек, однако, надо момент улучить и провести разъяснительную работу.
— Чего ж дьяк к Мусе не цепляется? — решил я не отвлекаться от канвы разговора и разобраться в сути проблемы.
— Муса, говорит, татарин, ему можно — дескать, на то было особое распоряжение царей. А русскому человеку негоже быть вероотступником. Настаивает, чтобы обратно перекрестились.
Не было печали, так черти накачали! Я почесал в затылке, пытаясь сообразить, как правильно поступить. Наличие в отряде людей, не понаслышке знакомых с среднеазиатскими нравами и обычаями, умеющих совершать намаз, мне казалось плюсом, а не минусом. Недаром мы прозываемся Особой сотней — будут на нашем веку спецоперации, в которых урус-сардары с их знаниями окажутся незаменимы. Другое дело, если люди Григорича сами захотят в лоно родительской веры вернуться. Ни давить, ни отговаривать точно не стану.
— Я подумаю, Гавриил, — успокоил я урядника и встал. — Пойду ноги разомну.
— Никак сплясать собрались, вашбродь? — тут же окликнула меня Марьяна, сверкая глазами. — А ну, ребята, задайте нашему юзбаши пожарче песню!
— Марьяна! — пальцем погрозил девушке Зачетов. — Я тебя предупреждал!
— Можно и пожарче! — отозвался я, принимая вызов.
Но не тут-то было. Стоило мне выйти в круг, во двор ворвался запыхавшийся Муса.
— Вашбродь! Был у мастера человек! Забрал заказ! Айда проследим, куда двинул.
Мы бросились со всех ног на улицу под разочарованным взглядом казачки.
— Не упустим? — поспешая рядом с денщиком, беспокоился я, проталкиваясь сквозь толпу хивинцев, запрудивших улицы по случаю вечерней прохлады.
Горожане нас уже узнавали, перед нами расступались — мы, казаки, вызывали у них страх. Но не у всех. Бывало и так, что из-под длинной бараньей шапки или пышной чалмы сверкал взгляд, полный ненависти, и тогда моя рука сама собой опускалась на рукоять нового кинжала. Кем были эти смельчаки — фанатиками, рассвирепевшими от присутствия в махалле кафиров, бывшими рабовладельцами, лишившимися доходов, местными, случайно пострадавшие во время городских боев? Вариантов было множество, а вот время их проверять у меня отсутствовало. Как и желание.
— Не упустим! — успокоил меня Муса. — За ним Хамза пошел — ну, Павел наш, из яицких казаков. Он тут как рыба в воде, его никто не заподозрит.
— В черкеске⁈
Муса глянул на меня своим единственным глазом, точь-в-точь как ворон на неразумного вороненка. Я примиряюще поднял руку: понял — не дурак, дурак бы не понял!
— Вот он, на перекрестке!
Глазастый черт! Я не разглядел Павла и даже не узнал — он нацепил на себя халат до пола с несуразно большими рукавами, на затылке истрепанная тюбетейка, в руке — свежая тандырная лепешка, сгрызенная наполовину. Ну просто ни дать ни взять простой поденщик в конце рабочего дня — таких в Хиве море разливанное. Не парень, а золото: и сабельщик отменный, и конспиратор, каких поискать!
Сверху зазвучал призыв муэдзина на вечернюю молитву. Люди заторопились — многие поспешили к большой пятничной мечети неподалеку, но были и такие, кто предпочел скрыться в дверях своих домов. Пользуясь толчеёй, мы сблизились с бывшим урус-сардаром, и он показал нам глазами на дом. Вероятно, именно там скрылся посыльный, забравший странный заказ у мастера-оружейника.